— Я мыслю, что ты, генерал Делагарди, пользуешь меня до поры, опосля и скинешь, — сказал Шуйский обреченным тоном.
Василий Иванович уже успел понять, какую ошибку он совершил, побежав в Новгород. Еще в одном он ошибся, когда преспокойно впустил в город корпус Делагарди. Теперь Новгород сплошь немецкий. На улицах старинного русского города можно услышать шведскую речь, картавый говор французов-кавалеристов, даже чухонцы-финны кажутся хозяевами в Новгороде в большей степени, чем сами новгородцы.
— Не совсьем так, герцог. Вы нужны мой король, а мой королевство нужно вам, — Делагарди наслаждался унижением бывшего русского царя.
Якоб Пунтоссон Делагарди прекрасно знал, как вели себя московские цари, когда отказывались принимать шведское посольство, не воспринимая Швецию, как независимое государство [Московское царство настаивало, чтобы сношения со Швецией проходили только через Новгород, открыто утверждая, что шведы не доросли до того, чтобы иметь представительство в Москве].
Сперва русские считали, что Швеция незаконно отложилась от Дании и не имеет статуса, равного царству. После, признавая за Сигизмундом право на шведский престол, русские цари юлили и открещивались от общения со Швецией. Сейчас же время расставляет по местам правых и виноватых, и Москва, погрязшая в междоусобице, уже сама может оказаться в роли недогосударства.
— Ты, немец, меня ограбил, словно тать… — в очередной раз Шуйский стал обвинять Делагарди в том, что шведский генерал отлучил Василия Ивановича от привезенной им же царской казны.
— Ты, не в том положение, кабы лаять на я, — взъярился Якоб.
Делагарди уважал силу, честность на поле боя, он презирал интриги и слабых людей, ненавидел отчаявшихся. И Шуйский ему казался именно таким, отчаявшимся, сдавшимся человеком.
Василий Иванович не стал отвечать. Его три сотни человек, с которыми он пришел в Новгород, из которых еще и часть была раненых, никак не могли претендовать на силу, с которой следует считаться. Местные же элиты с большим подозрением отнеслись к тому, что Новгороду следует отделиться от Московского царства и стать непонятным государственным образованием, скорее полностью зависящим от Швеции. Стоит вспомнить тот аспект, что Новгород был практически полностью заселен людьми из Москвы, чтобы уменьшить региональный сепаратизм. Многие бывшие москвичи освоились и стали вести себя, как и прежние новгородцы, но чувство неотъемлемой связи с Москвой сохранялось.
Вместе с тем, боярские дети, дворянство, не спешило ополчаться и реагировать на шведскую угрозу. Во-первых, далеко не все видели ту самую угрозу, во-вторых, часть тех, кто мог бы с оружием в руках противостоять шведам, ушла в Карелу и еще ранее положила головы свои за Шуйского в битве при Лопасной.
Корела же город, наотрез отказалась подчиняться захватчикам. Именно так, без каких-либо допущений, шведы для горожан Корелы были захватчиками [в РИ именно Карела оказала наиболее ожесточенное сопротивление шведской интервенции]. Потому в Новгороде оставались лоялисты, которых волновало лишь одно — как шведы решат вопрос с продовольствием.
Как только стало известно, что шведы подошли к Новгороду, даже еще туда не вошли, из Торжка сразу же прекратились поставки зерна, меда, воска и всего того, чем снабжался Новгород. Торжок закрылся и стал готовиться к обороне. Ходили слухи, что местный воевода отправил письмо в Москву, с просьбой о помощи. И эта помощь, мало кто в этом сомневался, должна прийти. Не только через Торжок шли поставки продовольствия и товаров, но, как только станет в Москве понятно, что именно происходит, все пути-дорожки в Новгород перекроют.
Нельзя сказать, что новгородцев ожидает голод. Зиму перезимовать удастся, в хранилищах есть зерно, даже с учетом шведского двенадцатитысячного корпуса. Но, сытно никому не будет, а по весне нужно что-то делать и искать зерно, иначе летом будет голод. И есть деньги, но не у кого покупать продовольствие. С Речью Посполитой война, с Данией враждебный нейтралитет, Россия теперь так же закрывается.
— Генерал, мы перехватили группу лиц, которые имели при себе письмо к герцогу, — сообщил вошедший без стука или спроса ротмистр.
Шуйский не понял, что было сказано, он только немного знал шведский язык, но слово «письмо» и «герцог» разобрать было несложно.
— Если ты, генерал, еще и мою переписку забирать станешь, я отказываюсь что-либо делать и при случае, призову людей к сопротивлению, — еще минуту назад перед Делагарди был опустошенный человек, сейчас же швед французского происхождения видел особу, которая может подчинять.