— Так! — хлопнул я себя на коленям и встал. — Значит, в казне нынче полтора миллиона и еще не плачено дьякам, да иным державным людям. Мало этого — сговорено со Швецией купить у них пищали, пистоли и, что главное — много пороха. Сто пятьдесят тысяч рублей на это уйдет. Англичане по весне привезут товаров на тысяч сто, но с ними расплатимся своими товарами. Вопрос — где найти шесть с половиной сотен тысяч рублей?
— Да, государь. И это с тем, что забранное серебро у казненных будет переплавлено, — говорил Василий Петрович.
— Война должна себя еще и прокормить, — задумчиво пробормотал я и добавил в голос. — Проработайте, как мы можем принять участие в игре на бирже в Амстердаме. Там недавно Голландская Ост-Индская компания образовалась и есть ее акции. Слышал ты, Василий Петрович, что такое акция?
— Слышал, государь, и от голландцев, и от англичан. Понимаю, что такое биржа. Також думал, как нам у голандов на бирже продавать меха, — отвечал Головин.
То, что он знает, что такое «акция» — хорошо. На амстердамской бирже акциями торгуют свободно, и я видел в будущем ролики об образовании военно-торговых колониальных компаний. Вложить деньги в Голландскую Ост-Индскую компанию очень выгодно до года так 1612. А в конце двадцатых годов этого же века хорошо бы купить акции тюльпанных луковиц и выкинуть их на биржу до 1634 года. Можно попробовать создать еще и искусственный спрос на те же тюльпаны, скупая и спекулируя ими. Но для этого нужны не просто грамотные люди, а генеральные образованные авантюристы. И где таких набрать? Негде.
— Еще. Продумайте тихо, без шума, но продавать тюльпанные луковицы во Франции. Там нынче покупают их. Не простые — белые, али алые, а разных цветов. Я давал наказ Татищеву привезти тюльпаны из Персии, — повелел я [в 1607 году французский мельник поменял мельницу на тюльпанную луковицу и хвалился своей фантастически удачливой сделке].
Но это вопросы будущего, а деньги нужны завтра. Придется жить пока с вечно пустой казной, но воевать нужно, иначе и самой казны не будет, ни престола.
Глава 17
21 декабря 1606 года.
— Чуть света, чтобы только рассмотреть силуэты? Тебе не кажется, что Мария-Магдалена выглядит несколько вульгарно? Грудь, чуть ли не обнажена. Слушай, Микеланджело, тебе мало проблем? Но, почему ты не прислушался к словам папы? Тебя же предупреждали! — сокрушался кардинал Асканио Колонна, рассматривая картину, названную автором «Экстаз Магдалены».
— Предать себя не могу, монсеньор Асканио, — отвечал Микеланджело Меризи да Караваджо.
— И поэтому дерешься со всеми и самому Папе перечишь? — кардинал покачал головой. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь, но…
— Я понимаю! — сокрушенно, опустив голову говорил художник. — Мне нужно съехать от Вас.
— Да, мой друг, обстоятельства выше меня. Тем более, что папа Павел Пятый рукоположит меня в епископы… я не могу более тебя скрывать, — сказал Колонна и отвернул голову.
Образованный и честный человек, Асканио Колонна понимал, что сейчас предает своего друга. Кардинал видел и несправедливость, с которой отнеслись к Караваджо. Но жизнь такова, что нужно и предать, как бы на сердце не было погано. Как еще клану Колонна стать рядом с папским престолом? Поддерживая Караваджо можно было лишиться очень многого.
— И что тебя дернуло ответить этому выродку Тамассони? Мог же промолчать! — кардинал ударил по мольберту, на котором стояла картина, и Микеланджело чуть успел перехватить полотно, чтобы его «Экстаз Магдалены» не упал [в РИ мае 1606 года Караваджо убил Рануччо Тамассони, представителя, как сейчас бы сказали «мафиозного семейства», которое было повязано делами с Ватиканом].
— Вы же все знаете, сеньор Асканио. И я мог мириться с таким высокомерием. Кто он? Сын солдата? Как мог судить о моих картинах, если толк знает только в проститутках? — Караваджо поставил картину вновь на мольберт. — Понимал ли я тогда, насколько проблем принесет мне смерть Рануччо Тамассони? Да и не хотел его убивать. Но это был поединок. Мы оба были со шпагами.
— Его отец слишком влиятельный и еще поддержка семьи Альдобрандини… — кардинал замялся, осознав, что зря начал этот разговор и упомянул не только очень влиятельные римские семьи, но и кланы, которые не прощают никому и ничего, и на этом строят свой авторитет и бизнес.