— Камилла проснулась… сэр… Я подумал, что должен сообщить вам.
Кивнув мужчине, я обхожу его и направляюсь в ее спальню. Когда я вхожу в комнату, она сидит на кровати, прислонившись спиной к изголовью и обхватив руками голени. Она смотрит в пространство, пока я не сажусь. Ее взгляд перемещается на меня, затем ее подбородок начинает дрожать.
Я широко раскрываю объятия.
— Иди сюда, детка.
Ками вяло двигается, забираясь ко мне на колени, и я прижимаю ее к себе.
— Мне приснился кошмар, потом я проснулась и поняла, что это было наяву, — шепчет она.
Мои руки сжимаются вокруг нее.
— Прости, любовь моя. — Я впервые говорю с ней по-русски. Не думаю, что она готова услышать, что я люблю ее, и не хочу давить на нее, пока она в таком состоянии.
Но после того, как у нее будет время оплакать своего отца, мы поговорим о нас. Я скажу ей, как сильно люблю ее, и мы построим совместную жизнь.
Глава 30
Ками
Боже, мое сердце больше не выдержит.
Стоя перед входом в церковь Сен-Сюльпис, полную людей, я с трудом сглатываю свое горе, разворачивая надгробную речь, которую написала для папы.
На мгновение мой взгляд останавливается на Максе, и я черпаю в нем силу.
Не обращайся ко всем. Сосредоточься только на Максе.
— Мой отец был добрым и щедрым человеком. Он хотел лучшего будущего для Франции. — Накатывает волна сердечной боли, и я пытаюсь отдышаться, но она так сильно сжимает мою грудь, что кажется, я вот-вот потеряю сознание. — Я скучаю по нему. — Мой подбородок начинает дрожать, и мне приходится выдавливать из себя слова: — Так сильно.
Тишина в церкви становится громкой, пока кто-то не кашляет.
Тишина стала громкой с тех пор, как умер мой отец.
Не в силах вымолвить больше ни слова, я бросаю на Макса умоляющий взгляд. Он встает и, подойдя ко мне, обнимает меня. Он берет бумагу, на которой написана моя речь, и продолжает читать от моего имени.
Закончив, он ведет меня в заднюю часть церкви. Как только мы выходим на улицу, нас окружают охранники из Академии Святого Монарха.
Я слышу вопросы, которые выкрикивают представители прессы, но игнорирую их. Макс снимает пиджак и накрывает им мою голову, чтобы защитить меня от камер.
Я больше не могу плакать и мне удается лишь сухо всхлипнуть.
Когда мы добираемся до безопасного внедорожника, меня усаживают на заднее сиденье.
— Кладбище Монпарнас, — отдает Макс приказ Данилу.
Он ни разу не отпустил меня. Я знаю, что слишком сильно завишу от него, но у меня просто нет воли принимать решения самостоятельно.
Данил паркуется довольно далеко от того места, где будет похоронен мой отец.
— Мы всю дорогу будем идти пешком? — спрашиваю я Макса.
— Нет. Мы просто ждем, пока другие охранники снова проверят территорию. Мне нужно убедиться, что это безопасно для тебя.
— Мы можем подождать, пока не закончится церемония и все люди не разойдутся? Не думаю, что смогу встретиться с кем-либо прямо сейчас.
Я хочу быть одна, когда буду прощаться с папой.
— Мы сделаем все, что ты захочешь, детка.
До прибытия катафалка остается тридцать минут. Пятнадцать до начала церемонии и еще тридцать до того, как люди разойдутся.
Он мой отец, но страна похоронила его. Хотя я понимаю, что его любили многие, мне бы хотелось сделать это в одиночку.
— Готова? — Спрашивает Макс. Я киваю, и он отдает приказ: — Подъезжай ближе, Данил.
Когда мы останавливаемся возле могилы, нам приходится ждать, пока все охранники подойдут к нашему внедорожнику. Только после этого мне разрешают вылезти из машины.
Я понимаю, это для моей безопасности, но это значит, что я не останусь с папой наедине.
Тело Макса напряжено, когда мы подходим к свежей могиле, и он продолжает осматривать местность в поисках любых возможных угроз.
Мы останавливаемся, и я едва могу смотреть на гроб.
Папа.
Мое горло сжимается, а глаза горят, но по щеке скатывается лишь одна слеза.
Боже, я буду так сильно скучать по тебе.
Я прикрываю рот рукой, и когда Макс притягивает меня к своей груди, из меня вырывается рыдание.
Спасибо тебе за удивительную жизнь, которую ты подарил мне. Я была так счастлива, что ты был моим отцом. Дыра, которую ты оставил в моем сердце, никогда не затянется.
Я хватаюсь за бок Макса, чтобы удержаться на ногах, поскольку мое тело неудержимо дрожит. Моя печаль становится невыносимой, и я закрываю глаза.
Прощай, папа.