– Нет, иначе тебе придет в голову попытаться доказать мне, что дни рождения – это здорово.
Вау, похоже, у нее настоящая деньрожденная травма.
Зельда, судя по всему, замечает мой недоуменный взгляд и добавляет:
– Просто это не мое. Рождество и День благодарения – да. Хэллоуин – потрясающе. Это праздники, в которые весь мир меняется. Даже наихудшие места становятся лучше. Но в дни рождения всегда случается что-то плохое. По крайней мере, в мои.
Мне вспоминаются дни рождения младших сестер и брата. Суета, радость, которую они испытывают, когда им позволяют находиться в центре внимания.
– Родители никогда не устраивали тебе праздники?
У нее вырывается смешок:
– О, еще как. Это были очень хорошие праздники. С отцовскими коллегами по бизнесу и их детьми. Ты представить не можешь, насколько веселыми они были. А подарки! На свой шестой день рождения я получила перьевую ручку Montblanc.
Это объясняет, почему ей дорога эта старая футболка. Мой взгляд падает на стилизованное изображение кубинского революционера.
– Когда-то она была крутой, – оправдывается Зельда. – И доводила родителей до белого каления. С тех пор я почему-то перестала расти и теперь сплю в ней. Я же не предполагала, что ты ее увидишь.
– Я не смеюсь, – отвечаю я. – Хотя не назвал бы это зрелище «безопасным».
Выглядит она крышесносно. Волосы взлохмачены, щеки разрумянились. То, как робко Зельда опускает взгляд и улыбается одним лишь уголком рта, очаровательно.
– Ладно, хватит флиртовать, плейбой. Теперь мы поговорим, как и собирались. – Она запрыгивает в кровать и исчезает под одеялом.
Скинув худи, я собираюсь избавиться от футболки, как вдруг Зельда кричит:
– Стоп!
Я вопросительно смотрю на нее.
– Во-первых, нельзя сначала возмущаться, что я нечестная, а потом самому устраивать стриптиз. А во‐вторых, если устраиваешь, делай это медленнее. – Она скрещивает руки на одеяле и в ожидании смотрит на меня, изогнув бровь.
Я не уверен, как себя вести. Мне вспоминается ее танец. Так что, думаю, за мной долг. Очень медленно начинаю приподнимать край футболки. Напрягаю мышцы живота. И не свожу взгляда с Зельды. Она ухмыляется, и я тоже не могу сдержать улыбку. Сантиметр за сантиметром сдвигаю ткань выше. Глаза Зельды раскрываются шире. Обнажив торс, я снимаю футболку.
– Ой, – говорит она и одобрительно кивает. – Это объясняет, почему ты с легкостью можешь таскать на себе людей.
Быстро скинув джинсы, ныряю к ней под одеяло. Но Зельда стаскивает его обратно.
– Подожди, я еще не закончила.
– Что? – спрашиваю я.
– Не закончила думать. Я должна что-то с тобой сделать, – заявляет она. – Можешь напрячь руку, а я в нее ткну?
Я напрягаю мускулы, и она подносит к ним палец. А потом и правда тыкает.
– Ой, – повторяет она. – А теперь пресс.
Рассмеявшись, напрягаю кубики, и она проверяет пальцами каждую мышцу.
– Ой. Какие твердые! Почему ты такой накачанный?
От этого вопроса я чувствую резкий укол боли. Ответ направит разговор в рискованное русло. Но мы хотели поговорить. И я собираюсь быть честным. Кроме того, с Зельдой очень легко. Разве нет?
– Там, откуда я, жизнь становится проще, если ты сильный, – отвечаю ей.
– Расскажешь мне, откуда ты? – просит она.
Я вздыхаю.
– С юга Перли, – говорю, поколебавшись пару секунд. – Из той его части, которую называют «Пурли».
– И какая там жизнь?
– Бедная, грязная. – Смотрю на Зельду. У нее нет ничего общего с Пурли. Легкая, беззаботная, яркая и радостная. Она первая девушка из другого мира, которую я поцеловал. И как целовал! Меня кидает в жар, хотя мысли вращаются вокруг малоприятных аспектов моей жизни.
– А какие там люди? – спрашивает Зельда.
Не могу не засмеяться.
– Как и везде, есть и хорошие и плохие. Отличие лишь в том, что в Пурли почти все как минимум одной ногой находятся в тюрьме. – Это признание срывается с моих губ. Горечь в голосе сложно не услышать, и мне хочется дать себе пощечину.
Зельда чуть отодвигается и с любопытством смотрит на меня.
– Можно кое-что у тебя спросить? Прямо?
От ее пронзительного взгляда у меня бегут мурашки по коже. Я знаю, что за этим последует. Глупо получилось.
– Спрашивай, – разрешаю ей и, словно защищаясь, натягиваю на себя одеяло.
– Ты тоже сидел в тюрьме, да? – Ее голос звучит очень тихо.
Вот оно. Конец потрясающего вечера. Неизбежное наступило. И я сам в этом виноват. И почему только не держал язык за зубами?
– Да, сидел, – отвечаю хрипло и тяжело сглатываю. Смотреть на нее не отваживаюсь. Она из мира, где такого не происходит. Из белого мира, где берут уроки французского.