– Выглядит потрясающе, – говорю, опустив взгляд на тарелку с десертом-закуской.
– Фруктовый салат? Или ты имеешь в виду что-то другое? – дерзко спрашивает Малик, и я пытаюсь пнуть его под столом. Но он ловко ловит мою ногу между своими икрами.
– Без шансов, – заявляет он. – Когда у тебя столько сестер и братьев, ты заранее знаешь, что произойдет под столом.
Малик наливает нам вина, и мы чокаемся.
– За то, что ты умеешь готовить, – поднимаю тост я.
– За то, что ты любишь поесть, – добавляет он.
Мы смотрим друг другу в глаза, и я чувствую, как меня переполняют эмоции.
Пробую его модный фруктовый салат.
– Мммммммм, – вырывается у меня, и я прикрываю глаза, чтобы насладиться множеством вкусовых оттенков.
Малик продолжает рассказ. Я поражена, насколько серьезно он, судя по всему, ко мне относится. Никто из знакомых мне людей не стал бы делиться так своей жизнью, как бы я ни умоляла. Он же описывает те немногочисленные возможности, что были у них в детстве.
– Но мы все равно видели во всем пространство для игр и приключений, – говорит Малик.
Он рассказывает о школе. Об учителях, которые его вдохновляли, об одноклассниках, которые превратились в друзей или врагов.
– Думаю, единственное отличие от любой другой школы за пределами Пурли заключалось в том, что уже в пятилетнем возрасте тебя каждое утро обыскивают на наличие оружия.
– Серьезно? – ошарашенно спрашиваю я. – И находили?
– Иногда. Время от времени складные ножи. Изредка огнестрельное оружие.
Вид у меня, похоже, шокированный, потому что Малик смеется.
– Полагаю, на частных уроках такого не случалось?
Невероятно, насколько по-разному мы росли. И тем не менее сидим сейчас здесь, и нам так хорошо вместе, что, когда я ощущаю на себе взгляд Малика, чувство счастья грозит затопить меня.
– Второе блюдо сегодня – крем-брюле с малиновым fumet и персиками brunoise, – с широкой улыбкой объявляет он, когда мы доедаем закуску.
– Второе блюдо тоже десерт? – спрашиваю я, блаженно глядя на него. – Ты сделал меню из десертов?
– Не надейся, – продолжая улыбаться, отвечает он и ставит передо мной следующую тарелку.
Разумеется, это было бы слишком прекрасно. Второе блюдо выглядит так же великолепно. Рядом с крем-брюле, наполовину залитым темно-красной жидкостью, лежит маленькая горка нарезанных мелким кубиком персиков.
– Рассказывай дальше, – прошу я, ложкой разламывая корочку на крем-брюле.
Малик продолжает, а я ловлю каждое его слово. Меня завораживает не только история о том, как он вошел в переходный возраст, но и то, что членов его семьи становится все больше. Меня пленяет его теплый низкий голос, от которого по спине разбегаются мурашки. Я будто вибрирую изнутри, пока он говорит.
– Ты ревновал из-за того, что рождались сестры и брат? Мои братья ненавидели меня, так как внимание няни внезапно пришлось делить на четверых.
– Нет, ничуть. Мне это нравилось. Казалось, что семья становится более полной. Пока со мной не начались трудности, – произносит он и замолкает. Затем опускает взгляд на пустую тарелку. И после короткой паузы говорит: – Первое основное блюдо сегодня вечером – панакота с клубникой en julienne и муссом из выпаренного апельсинового сока. – Он встает и достает из холодильника две тарелки.
На моем лице появляется улыбка.
– Да ты сумасшедший, – выпаливаю я и почти пищу от восторга, когда он ставит передо мной панакоту.
– Боюсь, виновата в этом по большей части ты, – откликается Малик, и у меня вновь появляется то ощущение, которое заставляет желать быть ближе к нему, так близко, как никто и никогда прежде не был.
У панакоты очень нежная кремовая текстура, она тает на языке. Вместе с тонкими полосочками клубники, сложенными рядом горкой, это услада для глаз и вкусовых рецепторов. А апельсиновый мусс создает приятный контраст.
– Расскажешь про свою семью? – просит Малик.
Я вздыхаю.
– Мне и рассказать-то почти нечего, – говорю, пытаясь сменить тему.
– Да брось. Никто не может быть настолько неинтересным.
– В моей семье все не особенно любят друг друга. Совместная жизнь в основном заключается в том, чтобы показать другим, насколько они ущербны, – отвечаю я. Пытаюсь говорить расплывчато, чтобы Малик не начал смотреть на меня другими глазами.
Заметив, что не хочу это обсуждать, он не настаивает. И произносит: