– Ваш торт, мадам.
Смотрю на Сьюзи, не в силах вымолвить ни слова. Да как она посмела?! Она заказала себе торт и попросила вписать его в наш счет? Торт в чертовом «Кларидж»?
Ну не наглость ли? Совершеннейшая, невозможная наглость. Вот почему она тогда начала болтать, хотела отвлечь меня. И у нее почти получилось. В голове не укладывается.
Дежурная улыбка не покидает моего лица. Шесть лет работы на миссис Кендрик научили меня, что делать в подобных ситуациях. Не раздумывая ни минуты, ввожу пин-код и жду, когда официант отдаст мне чек. Затем начинаю самым сладостным, мелодичным голосом, на который только способна:
– Приятно было вновь встретиться с вами. Надеюсь увидеть вас на открытии выставки «Шелковый ветер».
– Да, мне тоже. Буду рада прийти, – в замешательстве бормочет Сьюзи. Смотрит на коробку с тортом в своих руках, затем поднимает на меня опасливый взгляд. – По поводу торта… Я не знаю, почему они вписали его в ваш счет.
Весьма неубедительная отговорка, но ничего другого я от нее не ожидала.
– Что вы, не хочу ничего об этом слышать, – говорю я таким тоном, будто крайне удивлена ее попытке извиниться за покупку торта, будто мы всегда покупаем людям торты за пятьдесят фунтов. – Это вам угощение от нас. Приятного аппетита!
Выхожу из «Кларидж» вне себя от гнева. Мы благотворительный музей, черт возьми! Но когда двадцать минут спустя прибываю в Уиллоуби-хаус, немного успокаиваюсь. Есть в этом что-то анекдотичное. Плюс Сьюзи теперь должна нам тортик.
Останавливаюсь у парадной двери, надеваю на голову бархатный ободок и подчеркиваю губы розовой помадой. Захожу в холл – звук шагов отдается приятным эхом от плитки – и прохожу мимо стойки, за которой болтают наши добровольцы, Нина и Изобель. Машу им рукой и поднимаюсь в свой офис на самом верхнем этаже.
У нас много добровольцев; в основном это женщины определенного возраста. Обычно они просто пьют чай и болтают весь день, изредка обращая внимание на посетителей и рассказывая им что-то об экспонатах. Многие из них волонтерствуют тут годами; некоторые женщины хорошие подруги. Подозреваю, Уиллоуби-хаус для них – альтернатива женских посиделок в гостиной. У нас было бы и больше добровольцев, но пришлось отказать некоторым, так как в особняке не хватало уже места для посетителей.
Большинство из них проводят время в гостиной, в которой находится знаменитое полотно Гейнсборо[17] и чудесный витраж из золотисто-янтарного стекла. Но моя любимая комната в особняке – библиотека: в огромных шкафах можно увидеть как редкие фолианты, так и дневники членов семьи, исписанные витиеватым каллиграфическим почерком. Думаю, эта комната меньше всего изменилась за все года, в ней чувствуется дух эпохи. Заходишь туда и будто возвращаешься назад во времени, наслаждаясь запахом книг и загадочным отблеском старинных газовых ламп в застекленных дверцах шкафов.
Есть еще подвал, где находится кухня для слуг. Многих это место пугает своими чугунными сковородками, висящими на стене, – они словно глаза чернооких великанов, – длинным дубовым столом и ужасающего вида печью. Но я люблю туда спускаться и представлять, каково это – быть поварихой в таком доме. Я даже как-то предлагала разработать план выставки о жизни прислуги, но миссис Кендрик в свойственной ей манере ответила: «Не думаю, милочка, что нам это нужно». На этом вопрос был исчерпан.
Сначала лестница Уиллоуби-хаус может показаться бесконечной – пять этажей все-таки, – но я к ней привыкла. Есть, конечно, капризный маленький лифт, но мне не по душе устройства, которые сначала увезут вас наверх, а потом могут сломаться и оставить вас задыхаться в душной кабинке без надежды выйти наружу.
В любом случае каждодневный подъем и спуск по лестнице считаются за кардионагрузку. Поднимаюсь и оказываюсь в залитой светом мансарде, где находится мой офис, и приветствую Клариссу.
Кларисса – моя коллега, ей двадцать восемь. Она работает администратором, но иногда занимается сбором средств, как и я. Вот и вся команда музея (плюс еще миссис Кендрик); совсем немного, но мы прекрасно ладим друг с другом, потому что занимаемся одним делом. Естественно, знаем все правила миссис Кендрик наизусть. До Клариссы здесь работала девушка по имени Эми, но она разговаривала слишком громко и часто дерзила. Сомневалась в подлинности многих экспонатов и критиковала наши методы ведения дел (то есть, говоря словами миссис Кендрик, «не вписывалась в команду»). Долго она здесь не задержалась.
17
Томас Гейнсборо (14 мая 1727–2 августа 1788) – английский живописец, график, портретист и пейзажист.