"Удиви меня смехом смерти, что льнет к другим, битым мрамором раскиданным перед Ним, удиви, не живи отмщением, как наградой, это то, что не взять обманом или осадой, Только мертвыми пальцами тех кто рядом, удиви меня и плыви. Море, что вчера еще зябло в стылой простуде рек, скоро выбежит из себя раскаленной гущей, демон небрежно пригубит их, не поднимая век, некогда всемогущих, отнимет у всех всё, мы уйдем к покуда еще живущим, когда мы были такие же, как те, но мы ..."
Останавливаешься, смотришь, впитываешь мой взгляд, ну, спрашивают глаза, ну, ты так хотела? Глаза уже не голубые, красновато-серые, это выглядит, как кровь, замешанная в пыли. Марк, это очень, это очень, шепчу я, это удача, Марк, у нас получилось.
Ты смеешься, радостно, как никогда не смеялся, мне кажется, ты уже не со мной.
Мне не надо выходить на лоджию, не надо смотреть на горизонт, наливающийся пурпурно-темным, смех смерти, Марк, смех смерти, смерч это смех смерти. А теперь надо уходить, Марк, нам надо уходить. Марк, ты меня слышишь?
Представляю, как ты смеялся, читая мое письмо - если вообще удосужился его прочитать. Я с удовольствием смеюсь вместе с тобой, мне не трудно. Знаешь, когда-то очень давно, в детстве, когда придумывают себе ангелов-хранителей, я тонула в бездонном ужасе, уже зная, что ангелов нет. Взрослая жизнь погружает людей в ад постепенно, дав им освоится, привыкнуть. Так лягушка варится в кастрюле, превращаясь к старости в кусок унылого мяса, не зная, не подозревая об этом.
К взрослой жизни можно подготовиться. Смириться с чем-то, найти у мира слабые места и долбить туда, пробивать насквозь, а там где жизнь уже пробила твою защиту, просто терпеть. Помыкающие тобой имеют право сильного, но и у тебя есть те, которые внизу в пресловутой пищевой цепочке.
Детский ад проще и глубже, хотя и рай светлее. Вот ты научилась как-то драться, терпеть хамство полузнакомых и незнакомых взрослых, покрылась коркой, убежала в книги... А потом мальчик, от одного голоса которого бледнеешь, смеется над тобой, и тебя нет, ты уничтожена, и откуда тебе знать, что он такой же как ты, плачет в подушку и каменеет от взгляда той, другой, а она тоже...
Ангелов нет, Ник. Есть только демоны. И одного из них я нашла.
Сладковатый запах преследует до сих пор, так пахнут фрукты, говорю я себе, так пахнут фрукты, просто гнилье. Обрубки пальм, разломанное побережье, люди в респираторах, горячий ветер таскает по грязному воздуху мусор, много мусора; черные пакеты, куски пластика, москитные сетки.
"Некому плакать", читал ты, "вода стала твердью, твердь превратилась в мякоть, незачем плакать, некому плакать".
Вокруг люди, спасатели, волонтеры; они что-то говорят, я им что-то отвечаю, выцарапывая слова из мертвого нутра.
Откуда-то хрипит радио, "Обломки яхты миллиардера Никиаса Ципариса, находившейся в зоне бедствия, обнаружены в районе..."
Марк, я бросила тебя там, в параллелепипеде номера, ты уже не принадлежал мне, возбужденный, радостный, демона можно найти, демона можно влюбить в себя, но...
Мне не хватило любви, Марк, и ненависти тоже, я застряла в равнодушии.
Мне не хватило человеческого. Это не ты демон, Марк, это я демон, точнее, убежище мелких демонов, которые с детства, которые навсегда.
А Ник выиграл. Он лежит теперь на дне и улыбается, обнажая свои белые зубы. Смеется. Он всё знает, знает, что я затеяла это всё не ради него. Приручи своих демонов, толклось в голове, приручи своих демонов, а я снова отдалась им, и ничего не изменить.
И ты выиграл, Марк, ты остался живым, орущим свои стихи в лицо смерти, которую сам и позвал. Мне никогда не забыть восторга на твоем лице, пьяного и всемогущего восторга, и твоего "Удиви меня смехом смерти, что льнет к другим..."
Нет никаких других, Марк.Ты это знал, а я нет.
Ты остался жив, Марк, я это знаю и чувствую.
Умерла только я.