Ему льстило, когда красавица направлялась через зал к его столику, иногда проходила мимо, не решившись на отчаянный поступок, но потом возвращалась и просила потанцевать с ней. Разговоры стихали, он вставал и молча вел ее на дорожку, чтобы закружить в вальсе или танго. Профессионалки, сутенеры и жиголо расступались, давая им место. Оркестр бисировал, чтобы насладиться воплощенной в танце музыкой. В объятиях Йозефа самая грузная и неповоротливая партнерша становилась воздушной, девушки из лучших семей жаждали повальсировать с «этим чехом», укрепляя его репутацию донжуана.
Между тем Йозеф вовсе не был завзятым соблазнителем. Возможно, реши он познакомиться с девушкой на улице, у него ничего бы не вышло, но в дансинге вся его природная застенчивость куда-то улетучивалась. После танцев он приглашал одну из партнерш в свою комнатушку и практически не знал отказа. С Марселеном у них была джентльменская договоренность: пришедший первым получал в свое распоряжение час времени, после чего уступал место товарищу (тому полагалось принести с собой свежеиспеченный багет!).
«Любовь втроем» они не практиковали.
Как только умолкал аккордеон, к Йозефу возвращалась привычная мужская увертливость. Ни одной девушке не удавалось завязать с ним сколько-нибудь длительных отношений. На робкое предложение увидеться снова, покататься на лодке в Булонском лесу или сходить в кино он отвечал, что его ждут в больнице, нужно заниматься диссертацией, ходить в Институт Пастера, пересевать культуры, так что – увы, увы, увы… Следующей ночью Йозеф отправлялся танцевать в другое место.
В моде были эмансипация, борьба за избирательные права женщин и изгнание из дансингов явы. Йозеф осознал, что дело не только в политических требованиях: болезнь зашла очень глубоко, стала неизлечимой, как привычный вывих.
Подружки уже не так охотно уступали его желаниям.
Алиса швырнула в него ботинком, и только хорошая реакция спасла его глаз. Раз в три вечера (в среднем) он подвергался оскорблениям. Одетта обозвала его мерзавцем, Жермена – жестокосердным негодяем, Сюзанна – жалким типом, Николь – лицемером, Люси – двоедушным подлецом. Клозетта сказала, что он самый отвратительный из всех отвратительных мужиков, которых она встречала в жизни, а Жанна нанесла худшее из оскорблений, заявив, что он вонючий тухлый танцоришка. Роза сравнивала Йозефа со стервятником, другие девушки – с крысой, клопом и тараканом, а Жаклин, студентка философского факультета Сорбонны, – она была очень хорошенькая и стриглась под Луизу Брукс[16] – уподобила его Сарданапалу[17] в миниатюре. Все они жаждали заклеймить Йозефа презрением, но ни у одной ничего не вышло.
Воистину, впору перестать танцевать!
– Да что с ними со всеми такое, можешь объяснить? – спросил он у Марселена, после того как Ивонна, задыхаясь от ненависти, выкрикнула ему в лицо, что еще «никогда-никогда-никогда не встречала подобных гадов и тупиц».
Некоторые вопили, кричали, рыдали, били его по щекам, ждали под дверью, устраивали скандал, призывая в свидетели консьержку, но Йозеф и бровью не вел, и они, пожав плечами, исчезали из его жизни. Иногда он встречал экс-возлюбленных на вечеринке или в ночном клубе и не мог вспомнить, знакомы они или нет, приглашал девушку на танец, потом вел к себе, они предавались любви, она спрашивала: «Неужели ты меня не узнал?» – он отвечал: «Нет», и его в очередной раз обзывали хамом, нахалом, грубияном, свиньей и ничтожеством.
Все объяснялось очень просто: Йозеф не запоминал лиц. Это было его ахиллесовой пятой.
Он без труда выучивал содержание толстенных неудобоваримых медицинских трактатов, но очень быстро, через несколько недель, забывал лица подруг по плотским утехам.
Как-то раз Маргарита – она была андалузкой, бежавшей в Париж от франкистов, – бросила ему в лицо:
– Проклятый мачо!
Она божественно танцевала танго и, заметив Йозефа в зале «Мулен де ла Галетт», взглядом приглашала его на танец (он единственный из парижан танцевал, как аргентинец), но разговаривать с ним не желала.
Йозеф не знал, как переводится слово «мачо», – он услышал его в первый раз в жизни. Но не в последний. Маргарита снизошла до объяснений и добавила, что так называют не только испанцев, но и французов, и чехов, и много кого еще. В те времена мужчины были мачо, и это не создавало им проблем. Йозеф пришел к выводу, что в словах его женщин есть доля истины, и решил искоренить в себе этот изъян. Он стал умолять Маргариту о помощи, но она только рассмеялась (идеальный мужчина – не более чем глупая фантазия). Йозеф так страстно хотел измениться, стать лучше, что пытался контролировать все свои жесты, слова, взгляды и действия.
17