Мальчик выслушал наставление опытной Акки и понял, что ему не уцелеть – чересчур уж много охотников им полакомиться. Не то чтобы он боялся смерти, но ему была неприятна сама мысль, что его могут съесть.
– А что делать, матушка Акка?
– Что делать? Подружиться с мелким лесным народцем, – без секунды промедления ответила Акка. – С белками, зайцами, зябликами, синицами, дятлами, жаворонками… Если станешь их другом, они всегда предупредят об опасности, спрячут, если нужно, а в случае чего соберутся все вместе и будут защищать.
Легко сказать! Ближе к вечеру он заговорил с белкой Сирле, но наткнулся на суровый отпор.
– Даже не надейся, – сказал Сирле. – Ни на меня, ни на других. Думаешь, мы не знаем, кто ты такой? Как же, как же! Нильс-гусепас. Разве не ты в прошлом году разорил гнездо ласточки, перебил скворчиные яйца, бросил воронят в запруду? А кто ловил дроздов в силки? И не только дроздов! Страшно сказать – ты ловил в силки белок! Так что справляйся сам и скажи спасибо, что мы не объединились и не выгнали тебя отсюда. Тебе место среди таких же злодеев, как ты. Нашелся сирота!
Если бы только он был настоящим мальчишкой, как раньше, если бы он был настоящим Нильсом Хольгерссоном, показал бы этому нахалу. А теперь… не только не нашелся, что ответить, но еще и испугался. А вдруг мелкий лесной народец, как его назвала Акка, доложит гусям, как он проказничал, когда был большим, и его тут же выгонят из стаи? Было такое, нечего отрицать, но сейчас-то, сейчас? Что он может напроказить при таких смехотворных размерах? Положим, кое-что все-таки может. Разорить гнездо, например. Перебить яйца… да мало ли что.
Но желания такого почему-то не было.
Не было такого желания. Наоборот, он старался вести себя как настоящий пай-мальчик, не выдернул ни перышка из гусиного крыла, никому грубо не ответил, а когда утром увидел Акку с Кебнекайсе, даже снял шапочку, поклонился и с трудом удержался, чтобы не шаркнуть ножкой.
Весь четверг не выходила из головы мысль, что гуси не хотят брать его с собой именно из-за жестоких выходок с домашней живностью. Белый, наверное, насплетничал. Плохо дело…
И в тот же вечер услышал новость: супругу Сирле поймали в силки и увезли куда-то. А ее детишки, четыре новорожденных бельчонка, теперь наверняка умрут с голода.
И он решил во что бы то ни стало помочь беличьему семейству. Насколько это ему удалось, вы уже знаете.
В пятницу пошел погулять по парку и услышал, как зяблики чуть не на каждом кусте наперебой распевают историю, как у Сирле похитили любимую супругу, как страдали ее бельчата и как мужественный гусиный пастух Нильс, ныне Тумметот, не побоялся проникнуть в человеческое логово и принес несчастной матери ее детишек.
– Кого-кого-кого – фьють – кого мы славим в парке? – пели зяблики, а некоторые даже уточняли: в монастырском парке. – Мы славим Тумме-тумме-тумметота – фьють! Тумме-тумме-тумметот спас бельчат! Тот-тот, самый тот Тумметот!
Пели зяблики довольно нестройно, но среди них выделялся один – наверное, среди зябликов он считался крупным поэтом. Он с выражением декламировал, а хор после каждой строчки высвистывал: «Тот-тот Тумметот!»
Зяблик сделал паузу, потом негромко сказал прозой:
– Тумметот выше классом, чем гусепас Нильс Хольгерссон. Гусепас ниже, а Тумметот выше. Не ростом, а классом. Поняли?