— Ты прав, — признал я. И, желая снискать его расположение, добавил: — Несмотря на твои недуги, у тебя хорошее зрение и хороший слух. Ничто от тебя не укроется, как успел я заметить.
— Это правда, — ответил он. — Я несчастный калека, золотушный, параличный, бесноватый, но зато совсем не дурак. И мне известно почти все, что происходит вокруг, так как целыми днями я брожу от порога к порогу, прося подаяние и получая обиды и поношения.
— В таком случае, — сказал я, — ты, наверно, поможешь нам докопаться, кто же на самом деле убил богача Эпулона, поскольку, если и вправду знаешь так много, как утверждаешь, ты, подобно нам, не считаешь убийцей плотника Иосифа.
Нищий Лазарь привычным жестом почесал свои язвы и сказал:
— Пожалуй, вы и правы, хотя мне представляется почти невероятным, чтобы вам удалось доказать его невиновность. А что касается меня, то скажи, чего ради я должен помогать вам?
— Во-первых, из чувства признательности к Эпулону, который был твоим благодетелем; ведь его душа не найдет покоя в ином мире, пока настоящий убийца не будет наказан за свое злодеяние. Во-вторых, потому что наследники наверняка отблагодарят тебя за участие и одарят новыми и аппетитными хлебными крошками.
— Что до первого довода, то тут у меня есть большие сомнения, да и в благодарность родичей убитого мне плохо верится. Придумай-ка еще какое-нибудь поощрение за мое участие в этом деле.
— Клянусь Геркулесом, вы, убогие, вечно полагаете, что мир вращается вокруг вас. Неужто все сказанное для тебя лишь пустой звук?
— В моем жалком положении одна монетка значит куда больше, чем все добродетели вместе взятые. Всего за десять сестерциев я готов рассказать вам кое-что очень даже важное.
— Четыре.
— Шесть.
— Пять — и давай выкладывай все, что знаешь.
— Сперва денежки.
Дрожащими от нетерпения руками Иисус достал кошель, отсчитал несколько монет и протянул их несчастному попрошайке, который, удостоверившись, что деньги не фальшивые, спрятал их в своих лохмотьях, а затем зашептал:
— Не доверяйте тому, что на поверхности. Люди дурны. И мужчины и женщины. Но не все мужчины и не все женщины. Главное — уметь различать. Один кажется хорошим, а на самом деле он очень дурен; и рядом — пример обратного свойства. Про женщин можно сказать то же самое, но им гораздо чаще удается нас обмануть — ведь они нравятся нам. И мой гнусный облик тоже не должен вводить вас в заблуждение. Но вернемся к делу: мир наш — гнездо ядовитых змей. Лучше быть бедным и покрытым язвами. Тогда ты ни у кого не вызовешь зависти и ничья алчность не взыграет при взгляде на тебя. Понятно, что женщины не дарят меня своим вниманием. И одно вытекает из другого. Но что толку иметь богатства и женщин, если тебя вдруг возьмут и заколют кинжалом? Последние будут первыми.
— А не мог бы ты выражаться поточнее? Время не ждет. Какой именно мужчина и какая именно женщина дурны? Вдова Эпулона? Первосвященник?
— Они дурны. Очень дурны. Он — гроб повапленный. Она — Иезавель.
— Настолько дурны, что могли испачкать руки в чужой крови?
— Этого я утверждать не стану. Я ни о ком никогда не говорю плохо. Никого не сужу строго.
— А что домоправитель?
— Филипп лицемерен. Не знаю, дурен ли он. Двуличен, это наверное. Мог ли он предать своего хозяина? Вряд ли. Он обязан ему всем, что имеет, но у греков необузданный нрав. Временами они ведут себя вполне рассудительно. Потом вдруг их ослепляет страсть, и они способны растерзать собственных детей. Пьяницы, развратники и сладострастники. Вот они кто. Жадные до денег. А мужчины любят показывать публично свои срамные места.
— А сын Эпулона? Судя по всему, нрава он скверного?
— Отец плохо с ним обращался, во всяком случае Матфею всегда так казалось. Матфей легкомыслен и жесток. Когда был жив проклятый пес, он науськивал его на меня. Однажды пустил в меня стрелу. К счастью, промахнулся. Порой случается польза и от того, что у тебя одни кости…
— Которые я тебе сейчас переломаю, если ты не перестанешь ходить вокруг да около. И заразы не побоюсь… Мы ведь ударили по рукам. Выполняй свою часть договора или отдавай назад деньги.
С этими словами я схватил валявшуюся у края дороги ветку и помахал ею перед безносым лицом Лазаря. Выходка моя возымела свое действие, поскольку никто так не боится утратить свою целостность, как тот, кто ее лишен.
— Не бей меня, — взмолился он. — Я ничего больше не могу сказать, потому что больше ничего не знаю. Но есть один человек, который мог бы сообщить вам кое-какие полезные сведения. Вы найдете эту женщину в доме, что стоит по дороге на Иерихон, как только пройдешь лавку Ионы-гефянина, в некотором отдалении от города. Только не проговоритесь о том, что это я вас туда послал, да и вообще не болтайте лишнего, ибо, хотя богачу Эпулону уже ничто не может причинить вреда, памяти его будет нанесен урон, если кое-какие тайны выплывут из тьмы. Ступайте же, солнце клонится к закату, и вам следует поторопиться.
Мы оставили нищего Лазаря на дороге выкрикивать проклятия, а сами бегом пустились в ту сторону, где, по словам Иисуса, стоял нужный нам дом.
— А мы успеем? — спросил он.
— Не знаю, но уж во всяком случае ничего не потеряем, если попытаемся еще что-нибудь сделать.
— А объясни мне, раббони, почему Лазарь сказал, что последние будут первыми?
— Потому что он глупец. И не принуждай меня к разговору, ведь я болен и голоден, а мы так быстро бежим, что мне и помереть недолго.
Отыскивая дорогу на Иерихон, мы дважды чуть не заблудились, поскольку Иисус был еще слишком мал и легко путался, мне же казалось неосторожным спрашивать путь у кого-либо из встречных. Наконец мы увидали дом, чье расположение отвечало как описанию бедного Лазаря, так и моим собственным представлениям о месте, которое мы искали.
Дом стоял за чертой города, но не настолько далеко, чтобы до него было трудно добраться, и в ночные часы там было не опаснее, чем на дороге, где ты можешь разве что споткнуться о камень. Жилище было скромным, из беленого кирпича-сырца, в один этаж, с маленькими окошками и низкой дверью. Над притолокой имелись изображения в третьем помпейском стиле, грубовато исполненные, но вовсе не безобразные: птицы, фрукты и цветы. Эта деталь, наряду с другими ей подобными, указывала на то, что тут приложила руку женщина, хотя по местным обычаям это представляется чем-то неслыханным, поскольку здесь, равно как и во всем остальном мире, женщина занимается любыми домашними делами, но никогда никому и в голову не придет советоваться с ней относительно убранства жилища. В данном же случае дом, куда мы явились, хотя и был украшен, вне всякого сомнения, ради удовольствия мужчин, нес на себе следы женского вкуса, что сулило гостю покой и отдохновение.
Я спросил у Иисуса, знает ли он, кто здесь обитает, и он сказал, что нет, не знает. Сам дом, правда, он несколько раз видел, когда, заигравшись, забегал в эту сторону, но никогда не обращал на него особого внимания и понятия не имеет, кто здесь живет. Тогда я спросил, есть ли в Назарете другие дома, подобные этому, и он ответил, что не знает. Удивившись моим вопросам, он попросил объяснить, почему я их задаю, и я сказал: по некоторым приметам это скорее всего лупанарий, а вернее, дом одной лишь блудницы, если судить по его малым размерам. Иисус спросил меня, кто такая блудница, и я в общих чертах растолковал ему это, потому как всегда считал неразумным скрывать от детей вещи, о которых они так или иначе получат сведения, но только уже из уст рабов, торговцев, солдат или других грубых и необразованных людей, либо познают на собственном опыте, а в таком случае им лучше заранее знать что и почем.
Глава VIII
Пренебрегая главной обязанностью гетеры — в любую минуту быть готовой к принятию гостя, та, к кому мы пришли, из дома куда-то отлучилась. Постояв какое-то время перед дверью и убедившись, что никто и не думает откликаться на наш настойчивый стук, мы вынуждены были признать: в очередной раз провидение воспротивилось исполнению наших планов, и нам не остается ничего иного, как смиренно отступить. По правде сказать, теперь это было не так уж и важно, потому что солнце скатывалось к линии горизонта и небосвод окрасился стыдливым румянцем. Мы собрались двинуться в обратный путь, то есть вернуться в город, когда услышали тоненький голосок, который спрашивал, кто мы такие и чего хотим.