Иисус пожал плечами и заявил:
— Как раз это меня меньше всего тревожит. Я крепко верю в то, что ты сумеешь добиться новой отсрочки. Никто не в силах устоять перед твоим красноречием.
— Как и перед твоим. Но никогда не злоупотребляй лестью. Это столь сильное средство, что тот, кто к нему прибегает, вскорости забывает о прочих, и потом, когда лесть свою действенность теряет, наступает катастрофа.
Вопреки этому мудрому рассуждению, как только мы вернулись в город, я оставил Иисуса в толпе, собравшейся перед Храмом, а сам отправился на поиски Апия Пульхра. От жертвенника шел восхитительный запах жареного мяса. Трибун находился во дворе Храма. Он дремал в тени смоковницы. Услышав гулкий стук моих шагов по булыжникам, он открыл глаза. Я поинтересовался его здоровьем и делами, и тотчас лицо трибуна исказилось от гнева.
— О Помпоний, опять судьба препятствует исполнению задуманного мною. Гонец, посланный за деньгами, вернулся с тем, что требовалось, и к этому часу плотник, должно быть, уже успел изготовить новый крест. Казалось бы, ничто не мешает мне уладить наконец это дело, проследить за казнью Иосифа, а затем вернуться, демоны меня раздери, в Кесарию. Но можно подумать, что кто-то из богов забавляется, ставя препоны на моем пути… Представь себе, Помпоний, возникло новое осложнение. Нынче утром стража синедриона схватила двух зачинщиков беспорядков. Пару юнцов, у которых еще не пробился пушок на подбородке. Оба, понятное дело, отвергают все обвинения, что, на мой взгляд, как раз и является верным доказательством их вины. Поэтому я велел без лишних проволочек отрубить им головы. Чересчур суровая мера, согласен. В последний миг я хотел даже изменить приговор, показав одновременно и силу власти и ее милосердие. Лучшее, что можно тут придумать, это послать распоясавшихся мальчишек на галеры — лет эдак на десять-пятнадцать. Сразу отобьет охоту безобразничать, к тому же благодаря телесным упражнениям и морскому воздуху у них окрепнут мускулы… Во всяком случае это помогает вправить мозги. Однако синедрион вознамерился устроить показательное действо, для чего требуется изготовить еще пару крестов. По их мнению, три креста на вершине холма будут выглядеть превосходно. Будь на то моя воля, я бы послал их куда подальше, но не могу портить отношения с первосвященником, пока не оформлена по всем правилам покупка земель. Эти евреи очень придирчивы во всем, что касается законов и всякого рода договоров. В итоге — новая отсрочка. Уже вторая, и у меня появилось не слишком приятное ощущение, что это начинает выглядеть просто смешно. Да и тебе тоже, Помпоний, я могу теперь только посочувствовать.
— Не стоит того. В этом городе немало занятного…
— Еще бы, как мне уже сообщили, ты повадился ходить к местной блуднице. И к вдове Эпулона. Так вот, послушай, если тебя угораздит впутаться в неприятности из-за своей похотливости, не жди от меня помощи. С меня хватит и забот служебных.
Потом он хитро улыбнулся и добавил веселым тоном:
— Коль скоро ты завел столько друзей среди местной фауны, тебе наверняка будет небезразлично узнать, что один из арестованных мальчишек — родственник Иосифа, кроткого убийцы, и твоего неразлучного спутника Иисуса. Это отпетый негодяй по имени Иоанн, сын Захарии. А второй — некий Иуда, о котором в здешних местах никто до сих пор не слышал. По всей видимости, Иуда — подстрекатель, засланный сюда иерусалимскими зилотами. Ладно, кем бы они там ни были, скоро не будут уже никем.
Иисус ждал на улице. Увидев меня, он сразу спросил, удалось ли мне добиться новой отсрочки.
— Да, удалось, — ответил я, — но повод для нее трудно назвать счастливым.
Я поведал об аресте его двоюродного брата Иоанна, а также о том наказании, которое ему придется понести в самом ближайшем времени, и он заплакал. Я старался утешить мальчика, но нелегко сделать это, если человек знает, что двух членов его семьи ждет неминуемая позорная смерть.
— Не отчаивайся, — сказал я, — время работает на нас.
— Что правда то правда, время действительно работает на нас, — ответил Иисус, — но вот все остальное…
Мы отошли чуть в сторону от толпы, которая собралась на площади в ожидании объявления приговоров, и, поглощенные невеселой беседой, не сразу заметили, что за нами украдкой последовал весьма необычный тип и, встав рядом и желая привлечь наше внимание, выкинул вперед изуродованную кисть тощей руки. Я в гневе отмахнулся, давая понять, чтобы он отвязался, на что калека сказал:
— Разве ты не помнишь меня, Помпоний? Я нищий Лазарь. Мы виделись с тобой не далее как вчера, а мой облик не из тех, что легко забываются.
— О Лазарь, да пристыдят тебя боги, неужто мало тебе тех денег, что ты коварно выманил у нас накануне?
— Это было вчера, и заплатили вы мне в обмен на кое-какие полезные сведения. Сегодня у меня имеются новые.
— Кошель пуст.
— Что-нибудь да найдется, если вы подумаете не только о моей скромной особе, но вспомните и о двух милых и беззащитных женщинах, — сказал он, кривя рот в ужасной гримасе и подмигивая.
— Ты имеешь в виду?..
— Молчи и не произноси вслух запретных имен. А теперь погляди, не найдется ли у тебя восьми сестерциев.
— Два.
— Четыре?
— Два или ничего.
— В прошлый раз вы дали мне больше.
— Да, но теперь вспыхнула междоусобица, и рынок рухнул.
Нищий Лазарь не стал больше спорить. Спрятал монеты, полученные от Иисуса, и сказал:
— Две женщины, чьих имен ни я, ни вы не знаем, находятся в опасности. Есть время жить и время умирать, и теперь наступило это последнее.
— Если сведения твои надежны, почему ты не известишь стражников синедриона?
— Стража начинает действовать, когда ей приказывают действовать. Если ей не приказывают действовать, она и не действует. Суета сует — все суета… И на этом я удаляюсь. Мне не подобает находиться в компании чужестранцев. Люди очень ревниво относятся к собственным нищим. — И он ушел, опираясь на гнилую палку, которая заменяла ему костыль.
Иисус спросил:
— Что мы будем делать?
— Надо бежать на помощь Заре-самаритянке и ее дочке. Но сперва я пойду поговорю с Апием Пульхром и попрошу у него несколько солдат нам в помощь.
— Кажется, это не понадобится, — сказал Иисус, — вон идет Квадрат.
Тучный легионер шагал вниз по улице, подняв вверх свой штандарт. При виде нас он направился прямиком ко мне и заявил в гневе:
— Ну и сволочь же ты, Помпоний. Если бы меня не разбудил грек-содомит по имени Филипп, я до сих пор храпел бы в доме покойного Эпулона. Трибун разорвет меня на части.
— Не бойся, Квадрат, я только что разговаривал с Апием Пульхром и так расхваливал находчивость и бесстрашие, которые ты проявил при выполнении порученного нам задания, что он без малейших колебаний решил послать тебя на новое дело, еще более опасное, но и более почетное. Следуй за нами и приготовься к бою за честь Рима.
Произнося эти слова, я старался прикрыть своим хитоном маленького Иисуса, чье лицо выражало крайнее неодобрение, — ему явно не нравились мои выдумки. К счастью, легионер все внимание сосредоточил на моей речи, по завершении которой заявил:
— Если мне предстоит участвовать в бою, как ты говоришь, Помпоний, я должен отправиться за остальным снаряжением, чтобы выглядеть, как подобает солдату, когда он отправляется в поход, то есть за мечом, или gladius, кинжалом, или pugio, а также копьем, пикой, щитом, пилой, корзиной, мотыгой, топором, ремнем, серпом, цепью и провизией на три дня.
— Ничего из этого тебе не понадобится. Наш путь лежит совсем недалеко, и твоей храбрости и боевой славы хватит для того, чтобы обратить в бегство целое войско, хотя, по правде сказать, делать этого не придется. К тому же мы не должны терять ни секунды на пустую болтовню.
Мы почти бегом двинулись в сторону дома Зары-самаритянки. Впереди шагал Квадрат, и его внушительный вид, а также бряцанье множества железных пластинок на доспехах заставляли народ расступаться со смесью страха и удивления. Из-за своего высокого роста он часто задевал украшающими шлем перьями открытые ставни, а однажды даже зацепил навес фруктовой лавки. Кроме этих мелких неприятностей, наш бег не раз прерывался по моей вине, ибо из-за полуденного зноя, когда солнце стоит в зените, а также неполадок в моем организме я задыхался, спотыкался и трижды падал на землю. Когда такое случалось, Иисус тянул меня за рукав либо за край одежды, понуждая встать и продолжить путь.