— Подожди, вот вырастешь, тогда сам узнаешь, чего стоит подниматься вверх по крутой дороге, если тебе не дают передышки.
Глава XIII
Несмотря на задержки и всякого рода досадные происшествия, вскоре мы увидели вдали нужный нам дом, потому что здесь, как я уже успел сказать, расстояния невелики. Издали мы не заметили ничего необычного, если не считать полной тишины и растворенной настежь двери. Я несколько раз громко крикнул и, не получив ответа, приказал Квадрату обнажить меч и идти первым, чтобы произвести разведку. Выставив вперед оружие и штандарт, отважный легионер перешагнул порог, но тотчас снова показался снаружи.
— Там никого нет, то есть никого живого, — промолвил он. — Но все указывает на то, что только что разыгрались кровавые события.
Я велел Иисусу оставаться на месте, а сам поспешил в дом, чтобы посмотреть, что же там произошло. Сперва мне ничего не удавалось разглядеть. Затем, когда глаза мои привыкли к темноте и картина открылась передо мной во всех подробностях, я рухнул на пол без чувств. А придя в себя, обнаружил Иисуса, стоящего рядом со мной на коленях. От страха его колотила крупная дрожь. Квадрат же пытался прикрыть куском полотна два окровавленных тела. С большим трудом я поборол охватившее меня смятение и постарался взять себя в руки, потом велел Иисусу выйти на улицу, что он и сделал без малейшего сопротивления. Затем я осмотрелся кругом, пытаясь восстановить ход событий.
На полу, рядом с дверью, валялся ключ, но дверь, по всем признакам, взломана не была. Скорее всего, тот, кто совершил злодеяние, постучал, и Зара-самаритянка сама впустила пришельца — может, она знала его, а может, и нет, поскольку женщины ее ремесла должны отворять дверь всякому гостю. В тот же миг убийца резко, что есть силы, толкнул дверь, отчего ключ выпал из замочной скважины или из руки женщины. Оказавшись внутри, убийца сделал свое злое дело быстро и без колебаний — во всяком случае редкие следы борьбы обнаружились лишь у самого порога. Если Зара и кричала, то никто ее не услышал из-за расстояния, отделяющего этот дом от первых городских улиц. Но даже если бы кто-нибудь и услышал крики, то, поняв, откуда они доносятся, объяснил бы их устроенной там вакханалией и не придал бы им значения. Должно быть, вопли матери разбудили Лалиту, и злодей, заметив присутствие девочки, убил также ее, чтобы она потом его не опознала, или просто потому, что уже не мог унять свое смертоносное буйство.
Осмотрев комнату самым внимательным образом и заметив, что Квадрат тоже рыскает по всем углам, я спросил, не нашел ли он чего-нибудь важного.
— Нет, — ответил он. — По правде сказать, я делаю это, чтобы выполнить свой солдатский долг, хотя сразу видно, что здесь нам поживиться особенно нечем. Если и имелось что-либо ценное, тот, кто убил их, все прихватил с собой. Подобного рода женщины обычно бывают очень алчными и получают богатые подарки, порой не брезгуя и вымогательством. Но долго в их руках такие дары не удерживаются, потому как слишком опасны для дарителя, и ценности тем или иным путем — по-хорошему либо насильно — возвращаются обратно к нему же.
— А знал ли ты эту женщину, Квадрат?
— Только понаслышке. Когда судьба заносит солдата в какой-нибудь город или поселок, он перво-наперво узнает, водятся ли тут блудницы. Мне сразу же рассказали про эту, но плата за ее услуги слишком высока для тощего кошелька легионера. А так как выбора не было, мне пришлось дрочить за чтением «Галльской войны» Цезаря.
— Зато мне довелось иметь с нею дело. И скажу тебе, что красотой и нравом она была богиней среди богинь, — сказал я. — По ее словам, она имела обычай переезжать с места на место, и довольно часто. Но в этом городе почему-то задержалась. А может, была какая-то важная причина, заставившая ее прожить здесь дольше, чем следовало. Бедная женщина.
— Не горюй, Помпоний. Гетеры, как правило, именно так и кончают свою жизнь. Им приходится иметь дело со многими мужчинами, и по прошествии времени в голове у них скапливается много секретов. В моей родной деревне, к примеру сказать, их убивают, чтобы они не слишком жирели. Хотя, вполне вероятно, тут побывал разбойник или простой бродяга. В любом случае нам лучше побыстрее унести отсюда ноги. Кровь совсем свежая, тот, кто это сделал, скорее всего, еще слоняется где-то поблизости, и, если ему вздумается вернуться и напасть на нас, я бы предпочел находиться снаружи. Если он будет один, справиться с ним нетрудно. Если их несколько, лучше вести бой в открытом поле, где мы сможем развернуться в боевом порядке. Я встану в центре, а ты выберешь для себя правое либо левое крыло.
— Прежде мы должны предать тела огню. Или похоронить. Немилосердно оставлять их на съедение зверям.
— У нас нет времени на то, чтобы разжигать костер, и нечем выкопать могилу. Давай вернемся в город, Помпоний. Здесь нам делать уже нечего. Доложим о случившемся трибуну и синедриону, а уж они позаботятся о погребении.
Признав его правоту, но также чтобы не оставлять Иисуса и дальше одного, я сделал так, как советовал Квадрат. Иисус дожидался нас на лугу. Я прикрыл за собой дверь, и мы печально пустились в обратный путь.
Когда мы добрались до города, уже смеркалось. Квадрат отправился к своим, а я решил проводить Иисуса до дома. Мария стояла у порога, она поспешно впустила нас внутрь и заперла дверь. За семейным столом сидели Иосиф и незнакомые мне старик со старухой. Старик что-то пылко вещал, а его жена кивала, выражая тем самым скорее свою преданность, нежели согласие с его доводами. Едва мы вошли, старик замолчал и недоверчиво уставился в мою сторону. Иосиф знаком показал, что тот может продолжать, но он, пожав плечами, заявил, что сказал уже все, что хотел. Я направился в угол, а Иисус, пристроившись рядом, прошептал мне на ухо:
— Это мои дядя и тетя, Захария из Авиевой чреды и Елисавета, родители Иоанна, которого ты уже знаешь. Когда-то давно Захария на время потерял дар речи. Потом Яхве вернул ему голос — уста его открылись, и теперь он говорит без умолку. Елисавета заботилась о моей матери во время ее беременности.
В этот миг я услышал слова Иосифа, отмеченные присущим ему благоразумием:
— Первосвященник не давал нам позволения протестовать. Нас приучили повиноваться закону, и уже слишком поздно поворачивать в другую сторону.
— Повиноваться закону — это одно, — возразил Захария, — а вот покорно терпеть несправедливость — совсем иное дело. Моисей дал нам свои законы, но он же показал пример, взбунтовавшись против несправедливостей, чинимых фараоном, и повел Божий народ на завоевание земли обетованной. Моисей учил, что мы должны быть не народом рабов, но народом воинственным и гордым.
Иосиф положил руки на стол и принялся их рассматривать. Потом размеренно и твердо изрек:
— Мне удивительно слышать такие слова из твоих уст, Захария. Гордыня и война! Это и были наши главные грехи! Гордыня ослепляла нас и вела к войне. Мы поставили гордыню превыше благоразумия, мы верили в свое превосходство и пролили невинную кровь. К чему привела нас наша гордость? А наша воинственность? К страданиям, рассеянию и унижению. Нет, хватит. Разве не сказал пророк: «Не возопиет и не возвысит голоса Своего и не даст услышать его на улицах»?
Тут я обнаружил, что Иисуса рядом со мной уже нет. Я взглянул на Марию, и она легким кивком указала в сторону внутреннего двора. Я вышел туда и увидел, что он сидит на скамье, болтая ногами, и глядит в усеянное звездами небо. Он безутешно плакал.
— Не плачь, — сказал я ему, усаживаясь рядом. — Мужчинам не подобает плакать. И знаешь почему? Потому что это признак слабости, слабость же притягивает либо насилие, либо жалость, а ведь и того и другого лучше избегать.