Мы возвращаемся в зал, где раздевались, завернутыми в простыни и ложимся на диваны. Все вокруг усыпано лепестками цветов, курятся благовония. Нам подносят обжигающий горький кофе, в губы вкладывают мундштук наргиле. Подходит женщина-массажист и начинает мять рас так, как будто месит тесто. Под ее магнетическими пальцами засыпаешь.
Проснувшись, обнаруживаешь, что играет музыка, женщины веселятся, танцуют, едят сладости и орешки. Мусульманские женщины принимают в хаммаме куда больше процедур, чем приняла я. Особенно популярны крашение волос хной, выщипывание бровей, маникюр. Вас также могут умастить ароматными маслами, а на ладонях и ступнях хной нарисовать маленькие полумесяцы и звездочки. В прихожей сидит старик. В хаммам он входить не имеет права: грех. Его работа — делать татуировки. На листочке бумаги он изображает, какие узоры обычно желают выколоть себе на руке клиенты. Захватив кусочек кожи пациента, старик достает из ящичка набор иголок и наносит рисунок, прокалывая кожу до кроdи; затем по тем же точкам он проходит вторым набором игл, предварительно окунув их в ружейный порох, — это не очень больно, лишь слегка пощипывает. Вся операция занимает 15 минут и стоит 5 франков.
Всего же в хаммаме мы пробыли четыре часа»[38].
Автору, посетившему дамасский хаммам на 110 лет позже госпожи Бертон, остается лишь подтвердить, что с тех пор в традиционной сирийской бане мало что изменилось — разве только появилось электрическое освещение, — и добавить, что вместо татуировщика свои услуги в холле предлагает парикмахер, что мылил его эвкалиптовым мылом «Гар», специально для бань изготовляемым в Халебе, умащивал разведенным в горячей воде душистым благовонием «тра’абе», а после сдирал кожу жесткой, как наждак, рукавицей потомственный «муфаррак» (банщик) и что мышцы его были расплющены в процедуре, аналогичной той. что описала госпожа Бертон. С той, правда, разницей, что автора мяли пальцы не гурии-массажистки, а здоровенного усатого массажиста «мукейса».
Если корни профессии банщика, как и самих бань, восходят к рубежу новой эры — «рабочий стаж», внушающий уважение, — то истоки другой древней профессии, сохранившейся в сегодняшней Сирии, следует искать значительно глубже. Около пяти тысяч лет назад, во времена распространения письменности, на Востоке зародилась самая, может быть, архаичная из живущих ныне на Земле специальностей — профессия писца.
На первых грамотеев, клинописью царапавших на глиняных табличках, соплеменники смотрели как на чародеев. Социальный статус писца был не ниже, чем у врачей и звездочетов, и при каждом монаршем — и зачастую неграмотном — дворе корпели, увековечивая на камне, глине, пергаменте, бересте или папирусе откровения властелинов, первые носители письменного языка. На Востоке это ремесло особенно расцвело в исламский период, когда жажда художественного мироотражения, скованная запретами религии, вылилась в искусство каллиграфии. Буквенные орнаменты на старинных мечетях в Андалусии, Бухаре, Багдаде, Дамаске — памятники непревзойденному мастеру каллиграфии, чей талант был приложен к архитектуре. Но и те, кто избирал себt и своему «каляму» жанр эпистолярного творчества, тоже не оставались без работы. Кто только не прибегал к услугам писца: купцы, ремесленники, жалобщики, просители! Писцы вели летописи, снимали копии с обветшавших манускриптов, составляли документы, оформляли торговые сделки. Причем опытный писец мог предложить клиенту на выбор сразу несколько каллиграфических стилей: древний куфический, изящный, аккуратный насх, размашистый мухаккак, вертикально вытянутый сульс…
В наши дни трудно представить профессию более диковинную, чем профессия писаря. Грамотность во второй половине XX столетия вырвалась за рамки привилегии немногих сделалась жизненной, насущной необходимостью каждого народа, каждого человека. Пришедшая к независимости почти полностью неграмотной, Сирийская Арабская Республика за сравнительно короткий срок добилась в области образования ощутимых успехов: в четырех крупных городах открыты университеты, принят закон о всеобщем и бесплатном начальном образовании, ежегодно за парты садится около двух с половиной миллионов школьников — четверть всего населения. Тем не менее в стране пока немало людей, чье образование обтекаемо определяется словом «доначальное». А как человеку, за плечами которого лишь два-три класса, а то и ни одного, прожить без помощи писца на Востоке, где весомость и убедительность послания находится в прямой зависимости от витиеватости слога и затейливости почерка и стиля, а это, в свою очередь, свидетельствует об уважении к адресату?