Тогда начальник уезда написал следующее донесение: «Дознанием установлено, что в тот день, когда Ню Чэн получил от Лу Наня расчет, Лу Цай потребовал от него возвращения долга. Между ними из-за этого завязалась драка. То, что Ню Чэн являлся батраком Лу Наня, доказано и вполне очевидно. Если батрак умирает, то хозяин не несет за него материальной ответственности. Деньги в долг дал Лу Цай, он же потребовал деньги обратно, он же избил Ню Чэна. И все же *Лу Цая оставляют на свободе, а Лу Наня гноят в тюрьме. Где же тут справедливость? Лу Цай скрылся, его не смогли допросить в ямыне, из-за него в дело впутали его господина. За такое преступление для Лу Цая и смертной казни мало. Из-за давно допущенной несправедливости Лу Нань до сих пор еще сидит в тюрьме. Ввиду этого считаю своим долгом освободить его».
В тот же день Лу Наня вывели из тюрьмы, привели в ямынь, сняли с него кангу и отпустили домой. Не было ни одного человека в ямыне, который не был бы поражен таким поворотом событий. Сам Лу Нань, который перестал верить в свое освобождение, был удивлен не меньше остальных.
Между тем начальник уезда собрал все документы, связанные с делом Лу Наня, и написал донесение, в котором подробно изложил причину раздора между Ван Цэнем и Лу Нанем и рассказал далее о том, как несправедливо поступили с поэтом. Захватив с собой все бумаги и свое донесение, Лу Гаоцзу лично направился в область на прием к начальнику провинции. Последний принял Лу Гаоцзу, прочел его донесение и подумал: «Видно неспроста он на свой страх и риск решился освободить Лу Наня. Не иначе, что он преследовал этим свои собственные интересы».
— Я слышал, что Лу Нань, освобожденный вами из тюрьмы, — человек очень богатый, — обратился начальник провинции к посетителю. — Не подумали бы, что вы выпустили его за взятку.
— Начальник уезда думает только о том, чтобы был соблюден закон и не интересуется тем, вызовут ли его действия подозрения окружающих, — возразил на это Лу Гаоцзу. — Его интересует только, справедливо или несправедливо поступили с человеком, и не интересует, богат этот человек или нет. Если человек осужден справедливо, то будь он хоть *Бо И или Шу Ци, у меня не будет оснований оставить его в живых, если же человек осужден несправедливо, то будь он хоть самим *Тао Чжу, я никогда не приговорю его к смерти. Начальник провинции, увидев, что имеет дело с честным и справедливым человеком, не стал больше ни о чем расспрашивать Лу Гаоцзу и только сказал ему на прощанье:
— В древности, когда *князь Чжан заведовал Уголовной палатой, в тюрьмах не было несправедливо осужденных людей. Вы, почтеннейший, очень мне его напоминаете. Так что не смею вам указывать.
Незачем тут говорить о том, что Лу Гаоцзу ушел от начальника провинции с чувством глубокой благодарности.
Скажу лишь, что, когда Лу Нань вернулся домой, все вокруг были счастливы. Родственники и друзья непрерывно приходили к нему с поздравлениями. Через несколько дней после своего освобождения Лу Нань послал слугу узнать, вернулся ли из области начальник уезда. Получив утвердительный ответ, он собрался нанести ему визит и поблагодарить его.
Жена, увидев, что Лу Нань собирается к начальнику уезда с пустыми руками и в скромной одежде, возмутилась:
— Начальник уезда Лу Гаоцзу оказал тебе такую милость! Надо приготовить подарки и отнести ему их в знак благодарности.
— Почтенный Лу Гаоцзу своим поступком доказал, что он смелый, благородный и талантливый человек, он не чета всем грязным, алчным и подлым чиновникам. Мои подарки могут показаться ему оскорбительными.
— Почему же вдруг оскорбительными? — удивилась жена.
— Я терпел несправедливость больше десяти лет. Сколько уездных начальников сменилось здесь за это время, но ни один из них не пожелал вникнуть в суть дела. Каждый боялся попасть в опалу к сильным мира сего. Только достопочтенный Лу Гаоцзу не успел приехать в наш уезд, как сразу же понял, что на меня была возведена напраслина, и тотчас же освободил меня. Если бы это не был человек исключительных талантов и необычайной смелости, разве он смог бы так поступить? Если бы я сейчас захотел одарить его за все, что он для меня сделал, об этом можно было бы сказать словами мудреца Конфуция: «Древние люди поняли меня, я же не понимаю древних людей». Как же я могу так поступить?!
Так он и отправился с пустыми руками. Но почтенный Лу Гаоцзу, зная, что Лу Нань — человек талантов необычайных, не только на это не обиделся, но пригласил поэта в свои внутренние покои. Увидев начальника уезда, Лу Нань не стал перед ним на колени, а только низко поклонился ему, и, хотя начальнику уезда поведение гостя показалось странным, все же он ответил ему поклоном. По приказу хозяина слуги поставили стул для Лу Наня сбоку от кресла начальника уезда.
Читатель! Ну подумай, не странно ли: Лу Нань, которого давно все считали преступником, был освобожден из тюрьмы только благодаря Лу Гаоцзу, тот, можно сказать, вторую жизнь ему подарил; да за такую милость не только кланяться до земли надо, а и голову о землю разбить — и то не жалко!
Если бы Лу Нань посмел только поклониться и не стать на колени перед другим каким-нибудь правителем уезда, то такое нарушение приличий уж наверняка вызвало бы недовольство начальника. А вот начальник уезда Лу Гаоцзу не только не придал этому никакого значения, но, напротив, предложил гостю сесть рядом с ним: все это свидетельствовало о его безграничном великодушии и безмерной любви к ученым. Можно ли было предположить, что Лу Нань, посаженный рядом с хозяином, еще останется недовольным и скажет:
— «Отец и мать нашего народа» видит во мне только приговоренного к смерти преступника, а не просто Лу Наня.
Услышав этот *упрек, начальник уезда поднялся со своего места и снова стал приветствовать поэта; отдав столько поклонов, сколько следовало по отношению к почетному гостю, Лу Гаоцзу промолвил: «Это моя вина», и сразу же уступил поэту почетное место.
Гость и хозяин, восхищаясь обществом друг друга, беседовали на различные возвышенные темы и жалели лишь о том, что им не довелось встретиться раньше. Вскоре начальник уезда и поэт стали большими друзьями.
Рассказ на этом не кончается. Расскажу здесь еще о том, что Ван Цэнь, бывший начальник уезда Цзюньсянь, прослышав о том, что Лу Гаоцзу освободил Лу Наня, возмутился и попросил своего друга, одного из доверенных лиц начальника провинции, устроить так, чтобы начальник провинции послал императору протест против освобождения Лу Наня. Начальник провинции, взявшись за это дело, внимательно изучил все документы, относящиеся к тому периоду, когда Ван Цэнь был начальником уезда. Убедившись в том, что Ван Цэнь из-за личной обиды осудил ни в чем не повинного человека, начальник провинции написал об этом донесение императору. Вскоре пришел императорский указ, по которому Ван Цэнь был отстранен от должности и получил отставку. Начальник провинции попрежнему остался в своей должности, а Лу Гаоцзу это дело даже и не коснулось.
В период, когда происходили все эти события, Тань Цзунь уже не служил. Он жил у себя на родине и занимался тем, что составлял просителям разные жалобы. При этом он брал бумаги только у тех, кто ему давал большие деньги и отказывал тем, кто давал поменьше. Когда начальник уезда Лу Гаоцзу узнал, какими грязными делами занимается в его уезде Тань Цзунь, он сообщил об этом в область. Тань Цзунь был заключен в тюрьму, а затем выслан на дальние границы Китая.