— Все надо заправлять. Рубашку в брюки, брюки в носки. От клеща поганого. И шею замотать, — командным голосом отдавала приказы баба Сима. — А лучше платочек на голову надеть, чтобы ушки… — Платочек?! — почти со слезами перебил Сережа. — От такой страхолюдины все грибы в лесу попрячутся! — засмеялся Мишка.
— Платочек, и правда, перебор, — вмешалась пожалевшая племянника тетя Валя. — Я ему кепку дам мужнину. Села, негодная, после стирки, Сереже аккурат в самый раз будет. И красивая — с олимпийским мишкой.
— Ах, не доводите меня до белого каления!
Баба Сима еще поворчала немного, потом повесила внуку на плечо клетчатый термос на ремне и наказала к шести вечера «кровь из носу» всем вернуться. А то грибы чистить придется «в ночи».
На улице их ждал старенький семиместный фургончик, желтый с большими серебряными буквами V и W на плоском белом лбу и тремя рядами бордовых кресел в салоне. Дядя Толя ласково звал его Бегемотик и любил полежать под ним все выходные напролет. Он и сегодня бы залег, но тетя Валя «организовала грибы», и все семейство, включая Мишку и деда Шаню, встав спозаранку, влезло в пахнущее смазкой и вечным ремонтом дерматиновое Бегемотиково нутро. Баба Сима ехать отказалась, сославшись на давление, но после уговоров Мишкиного семейства разрешила-таки взять Сережу.
Пока тетя Валя собирала корзинки и сумки, а дядя Толя, вздыхая, в последний раз заглядывал Бегемотику куда-то под брюшко, Сережа загадал, что назло Мишке он сегодня найдет самый большой гриб. И не солонуху какую-нибудь, а белый! Непременно белый — с бархатной коричневой шляпкой и толстой, как бочонок, ножкой. И нисколечко не червивый — пусть все обзавидуются!
Обойдя автомобиль, Сережа обнаружил на нем одну новую шину. Она была черной, как мокрая земля, с маленькими резиновыми волосками возле обода, будто бы не побрилась. Дед Шаня, до этого дремавший на переднем сиденье, приоткрыл дверцу и с гордостью произнес:
— Красота-то какая! Правда, Сергунь? С трудом достал — выменял в Апрашке на Валькин югославский фен с колпаком. Ну и добавить чуток пришлось, — дед тяжело вздохнул, — то, что с пенсии откладывал. Зятьку подарок на юбилей.
Сережа присел на корточки возле колеса, вдохнул восхитительный запах новой резины, не съеденный еще доро гой, и вспомнил аромат черных поручней открытой год назад станции метро «Приморская». Не забыть ему тот день, когда они с мамой, завороженные, долго стояли на пахнущей лаком и краской платформе, любуясь тяжелыми медальонами с барельефами кораблей, якорями с цепями возле желтой торцовой стены и блестящим, словно натертым мастикой, полом. Но самыми удивительными для Сережи были все-таки поручни, бежавшие вверх чуть быстрее, чем лесенка эскалатора, — так, что приходилось сдвигать руку, скользя по их черной гладкой змеиной спине! И на ладошках долго потом оставался пьянящий химический запах новенькой резины! — А где твои предки? — прервал Сережины мысли Мишка.
— На экскурсию поехали по Золотому кольцу.
«А могли бы меня взять с собой», — с досадой подумал Сережа, вспоминая мамины торопливые сборы и папино преддорожное ворчание.
— А чего баба Сима по грибы не едет?
— Давление у нее. Говорит, будто с каруселей только что сошла. Голова так же кружится.
Мишка хмыкнул и залез в автомобиль.
— С давлением никак нельзя! Ни за что! — встрепенулся дед. — Дома пусть сидит. Без нее грибов полную машину привезем!
Дед Шаня, по словам родственников, всегда бранился с бабой Симой, всю прожитую с ней совместную жизнь. Характеры у обоих были несносные. А как отгуляли золотую свадьбу, он вообще решил жить отдельно, в семье дочери Вали. То есть в Мишкиной семье. А баба Сима осталась с сыном, невесткой и вторым ее внуком Сережей.
Мишка любил при случае подначить Сережу, что тот вырастет нюней из-за бабкиного воспитания. Другое дело дед Шаня, вот с кем интересней — и затейник, и песни поет, и всех гостей в шахматы обыгрывает! С ним и в лес не страшно — он бывший партизан, любую тропу знает и уж от всякого там лесного «хулиганья» точно спасет.
— Слышь, Серый! А Лесовика не боишься? — ехидно спросил Мишка, усиленно крутя ручку и опуская стекло.
— Ничуточки! — с вызовом ответил Сережа.
Лесовик — фигура значимая. У него борода в колтунах и репейных шариках, нос картошкой и мохнатые седые брови под нависающим козырьком фуражки, отчего он немного похож на трамвайного контролера. А откуда это Сережа знал — и сам не помнил. Просто знал и все. И ходить в лес без взрослых не рискнул бы, потому что Лесовик сидит, спрятавшись за корягой, да только и думает, чтобы подловить зазевавшихся детей. Даже если дети — внучата Ильича и во всякую чушь не верят.