Итак, Томас Антифер стал обладателем широты, пересекающей некую точку на земном шаре, где Камильк-паша зарыл свое состояние. Но какое состояние?… Томас Антифер был уверен, что это миллионы… Во всяком случае, ему предписано хранить все в строжайшей тайне и ждать появления вестника, который когда-нибудь сообщит ему обещанную долготу. И старый моряк действительно никому ничего не говорил, даже собственному сыну.
Он ждал. Ждал двенадцать лет, и никто не проник в тайну. И все же допустимо ли уносить ее с собой в могилу, если его жизнь закончится раньше, чем он получит от паши второе послание?… Нет! Этого случиться не должно, и он твердо решил доверить тайну тому, кто сможет воспользоваться ею после его кончины, то есть сыну, Пьеру-Сервану-Мало. Вот почему в 1854 году старый моряк на восемьдесят втором году жизни, чувствуя, что дни его сочтены, рассказал сыну и единственному наследнику о письме Камильк-паши. Старик заставил Пьера поклясться так же, как этого потребовали в свое время от него самого, что его наследник никогда не забудет цифр этой широты, сохранит письмо, подписанное двойным «К», и, запасшись терпением, дождется появления вестника.
Вскоре после этого почтенный старик умер, был оплакан родными, друзьями и родственниками и похоронен в фамильном [117]склепе [118].
Зная дядюшку Антифера, легко себе представить, с какой силой это открытие подействовало на его пламенное воображение! Какие страсти разыгрались в его душе! Он мысленно удесятерял миллионы, на которые возлагал надежды его отец. Камильк-паша казался ему набобом [119]из «Тысячи и одной ночи» [120]. Моряк мечтал о золоте и драгоценных камнях, скрытых в глубине пещеры Али-Бабы!… [121]Но, будучи от природы человеком нетерпеливым и порывистым, он не обладал выдержкой, свойственной его отцу. Прожить двенадцать лет, не обмолвившись ни словом, не доверившись никому, не попытавшись узнать, что сталось с человеком, подписавшим письмо двойным «К»,— на такое был способен отец, но никак не сын!… В 1855 году Пьер остановился в Александрии, во время одного из своих плаваний по Средиземному морю, и со всей возможной для него осторожностью навел справки о Камильк-паше.
Существовал ли таковой в действительности? В этом не приходилось сомневаться, поскольку сохранилось подписанное им письмо. Жив ли он еще? Вот этот вопрос и интересовал дядюшку Антифера. Сведения оказались неутешительными. Камильк-паша исчез из виду лет двадцать назад, и никто не мог сказать, что с ним.
Какое ужасное крушение надежд! Однако дядюшка Антифер не пал духом. Ведь если не удалось ничего узнать о Камильк-паше в 1855 году, то все же письмо доказывало, что он был жив в 1842-м. По-видимому, покинуть страну его вынудили какие-то особые причины. И долгожданный день наступит — появится вестник Камильк-паши с вожделенной долготой, и если нет уже на свете отца, то ее получит сын…
Вернувшись в Сен-Мало, капитан Антифер не сказал никому ни слова, хотя это стоило ему немалых усилий. Он продолжал плавать до 1857 года, потом вышел в отставку и зажил в кругу своей семьи.
Но как угнетало его такое существование! Не занятый привычной работой, он поневоле отдавал все время навязчивой идее! Эти 24 0, эти 59’, как надоедливые мухи, все время вились перед его глазами! И наконец он не выдержал!… У него так чесался язык, что он выболтал тайну своей сестре, потом племяннице, потом племяннику и Жильдасу Трегомену. Вскоре тайна дядюшки Антифера вышла наружу, распространилась по всему городу и еще дальше — до самого Сен-Сервана и Динара. Всем стало известно, что громадное, неправдоподобное, не доступное человеческому воображению богатство должно свалиться в один прекрасный день в руки дядюшки Антифера. Рано или поздно это непременно случится… И при каждом стуке в дверь дядюшка Антифер думал, что услышит сейчас сакраментальные [122]слова:
«Вот долгота, которую вы ждете».
Прошло несколько лет. Вестник Камильк-паши не подавал признаков жизни. Ни один иностранец не переступил порога дома. Это и приводило дядюшку Антифера в состояние постоянной повышенной раздражительности. Кончилось тем, что его родные перестали верить в баснословное богатство и письмо стало казаться им простой мистификацией [123]. Жильдас Трегомен, разумеется, не выказывая внешне своего отношения, стал считать Антифера форменным чудаком, наводящим тень на всю почтенную корпорацию [124]моряков каботажного плавания. Но Пьер-Серван-Мало упорно стоял на своем и не терпел никаких возражений. Ничто не могло поколебать его уверенность. Ему казалось, что он почти держит в руках обещанное ему сказочное богатство.
И в этот вечер Трегомен, сидя в доме дядюшки Антифера за столом, на котором позвякивали две рюмки с коньяком, твердо решил не допустить взрыва порохового погреба, иными словами — не раздражать своего соседа.
— Послушай,— сказал дядюшка Антифер, глядя ему в глаза,— отвечай без всяких уверток, потому что у тебя такой вид, будто ты ничего не смыслишь! Хотя, конечно, отнюдь не хозяину «Прекрасной Амелии» придется определять на своем пути долготу и широту и не у берегов Ранса, этой жалкой речушки, предстоит измерять высоту, наблюдать за солнцем, луной и звездами…
Перечислив практические приемы гидрографии, дядюшка Антифер несомненно хотел показать своему собеседнику, сколь велико расстояние, отделяющее капитана каботажного плавания от хозяина габары.
Славный Трегомен добродушно улыбался, разглядывая пестрые цветочки развернутого на коленях платка.
— Ты меня слушаешь, лодочник?
— Конечно, старина.
— В таком случае скажи, знаешь ли ты точно, что такое широта?
— Приблизительно.
— Что это окружность, параллельная экватору, и что она делится на триста шестьдесят градусов или на двадцать одну тысячу шестьсот шестьдесят минут по дуге. И это составляет один миллион двести девяносто шесть секунд?
— Как же мне этого не знать? — с доброй улыбкой ответил Трегомен.
— А знаешь ли ты, что дуга в пятнадцать градусов соответствует часу времени, дуга в пятнадцать минут — одной минуте, а дуга в пятнадцать секунд — одной секунде времени?
— Ты хочешь, чтобы я все повторил наизусть?
— Нет! Это бесполезно… Итак, я знаю широту — двадцать четыре градуса пятьдесят девять минут к северу от экватора. Но на этой параллели, состоящей из трехсот шестидесяти градусов — трехсот шестидесяти, ты слышишь? — есть триста пятьдесят девять градусов, до которых мне столько же дела, сколько до сломанного якоря. Но есть один-единственный градус, пока мне неизвестный, я узнаю его лишь после того, как мне укажут пересекающую его долготу… и здесь… в этом самом месте — миллионы… Не улыбайся!…
— Да я и не улыбаюсь, старина.
— Да, миллионы! Они принадлежат мне, и только я один имею право выкопать их, когда узнаю, где они зарыты.
— Вот и прекрасно,— миролюбиво ответил Трегомен.— Значит, ты должен терпеливо ждать того, кто принесет тебе это замечательное известие…
— «Терпеливо, терпеливо»!… Да что течет у тебя в жилах?
— Надо полагать, сироп,— ответил Трегомен,— не более чем сироп.
— А у меня ртуть… В моей крови растворился порох! Я не могу больше ждать спокойно! Я себя грызу… Я себя терзаю…
— Надо успокоиться…
— Успокоиться? Ты забываешь, что теперь тысяча восемьсот шестьдесят второй год, что отец умер в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году, что он владел тайной с тысяча восемьсот сорок второго года, и вот скоро двадцать лет, как мы ждем одного лишь слова, чтобы разгадать дьявольскую шараду! [125]
[117]Фамильный — семейный.
[118]Склеп — специальное (обычно подземное) помещение, где сохраняются гробы с телами умерших.
[119]Набоб — титул индийской знати; богач, жизнь которого отличается восточной пышностью.
[120]«Тысяча и одна ночь» — сборник арабских сказок, сложившийся в основном к XV в. Переведен на многие языки, в том числе русский.
[121]Али-Баба — персонаж из указанного выше сборника арабских сказок.