Экипаж «Порталегри» состоял из двенадцати молодчиков довольно отталкивающего вида, в большинстве португальцев. Если дядя, погруженный в свои мысли, ничего не замечал, то племянник, пристально наблюдавший за ними, сообщил о своем впечатлении Трегомену. Последний ответил, что при такой температуре трудно судить о людях по их внешнему виду. И, в конце концов, к экипажу африканского судна нельзя предъявлять особых требований.
При господствующих попутных ветрах переход вдоль побережья обещал быть восхитительным. «Portentosa Africa!» [393]— воскликнул бы Жильдас Трегомен, будь ему известен пышный эпитет, которым римляне наградили этот континент. И в самом деле, если бы дядюшка Антифер и его спутники не были так поглощены своими мыслями, они пришли бы в восторг, проходя мимо фактории Шиллю, ибо красотой этого берега нельзя не восхищаться. Один только Жильдас Трегомен не пропускал ничего, стараясь вынести о своем путешествии побольше воспоминаний. И можно ли представить себе зрелище более величественное, чем эти вечнозеленые леса, нескончаемой чередой вздымающиеся уступами по первобытным изгибам почвы и громоздящиеся по склонам прекрасных гор, окутанных горячим туманом! Песчаный берег в разных местах размывается горными потоками, бегущими из густых лесов и не просыхающими даже от тропической жары. Правда, не все эти воды уходят в море; кое-что перепадает и бесчисленным пернатым.
Павлины, страусы, пеликаны [394], нырки [395]оживляют эти чудесные пейзажи. Здесь мелькают стада грациозных антилоп. Там купаются огромные млекопитающие, которым так же легко проглотить бочку этой прозрачной воды, как Трегомену выпить стакан. Это — гиппопотамы [396], похожие издали на розовых свиней; туземцы, кажется, не пренебрегают их мясом.
Но когда Жильдас Трегомен сказал дядюшке Антиферу, стоявшему на носу судна: «Скажи, старина, а не съел ли бы ты копченую ножку гиппопотама?», Пьер-Серван-Мало только пожал плечами, устремив на своего друга тупой, отсутствующий взгляд.
— Он ничего не понимает! — пробормотал Трегомен, обмахиваясь, как веером, платком.
На опушке леса резвилась стая обезьян, с криками и кривляньями прыгавших с дерева на дерево, в то время как «Порталегри» приближался к песчаному берегу.
Заметим, что ни пернатые, ни гиппопотамы, ни обезьяны не испугали бы наших путешественников, если бы они и в самом деле вздумали идти пешком из Лоанго в Маюмбу. Но что представляло бы действительную опасность — так это пантеры и львы, ловкие и быстрые хищники, встреча с ними была бы не слишком приятна. С наступлением темноты торжественную тишину нарушили хриплый рев и заунывный лай. Этот концерт доносился до судна, словно завывание бури. Встревоженные и возбужденные слоны фыркали, храпели в глубине трюма и так сильно топали, что корпус «Порталегри» трещал. По правде говоря, этот живой груз вызывал у пассажиров беспокойство.
Прошло четыре дня. Ничто не нарушало однообразного течения жизни на судне. Все время держалась превосходная погода. Море было таким спокойным, что даже Бен-Омар не чувствовал симптомов [397]морской болезни. Не ощущалось ни килевой, ни боковой качки, и «Порталегри» с тяжело нагруженным трюмом оставался совершенно нечувствительным к волнам, тихо замиравшим на песчаном побережье.
Жильдас Трегомен никогда не думал, что плавание по морю может проходить так спокойно.
— Можно подумать, что находишься на борту «Прекрасной Амелии», у берегов Ранса,— сказал он своему молодому другу.
— Да,— согласился Жюэль,— но с той лишь разницей, что на «Прекрасной Амелии» не было такого капитана, как Баррозо, и такого пассажира, как Назим! Их тесная дружба кажется мне все более и более подозрительной.
— Ну что они могут замышлять против нас, мой мальчик, когда мы уже близки к цели?
Действительно, двадцать седьмого мая, обогнув с восходом солнца мыс Банда, судно очутилось в двадцати милях от Маюмбы. Жюэль узнал об этом от Бен-Омара, тот, в свою очередь,— от Саука, а Саук — от Баррозо.
Значит, вечером они уже будут в этом маленьком порту области Лоанго.
Вскоре позади мыса Матути показалась широкая бухта, в глубине ее прятался городок. Если второй остров действительно существовал, если он находился именно в том месте, какое указано в последнем документе, то искать его следовало только в этой бухте.
Поэтому дядюшка Антифер и Замбуко не отрываясь смотрели в подзорную трубу, то и дело протирая стекла.
К несчастью, ветер утих, почти замер. Судно шло медленно, делая в среднем два узла.
Около часу дня обогнули мыс Матути. Вдруг раздался радостный крик. Будущие шурины одновременно заметили в глубине бухты группу островков. Среди этих островков безусловно находился и тот, который они ищут! Но какой из них? Это можно определить только на следующий день по солнцу.
В пяти или шести милях к востоку, между морем и заболоченной речкой, виднелась лежащая как бы на песчаной стреле Маюмба с ее факториями и сверкающими среди деревьев белыми домиками. У самого берега сновали рыбачьи лодки, похожие на больших белых птиц.
Какое спокойствие царило в бухте! Шлюпка на поверхности озера не держалась бы спокойнее… даже не озера, а пруда и даже не пруда, а огромной чаши с маслом! Снопы солнечных лучей, отвесно падавших на эти воды, раскалили воздух. Жильдас Трегомен истекал потом, он был похож на каскад [398]в королевском парке в день, когда открываются все фонтаны.
И все же благодаря небольшому ветерку, порывами налетавшему с запада, «Порталегри» подвигался вперед. Вот островки в бухте обозначились уже отчетливо. Можно насчитать их шесть-семь, похожих на корзины с зеленью.
В шесть часов вечера судно поравнялось с архипелагом. Дядюшка Антифер и Замбуко стояли впереди всех на носу. Саук, немного забывшись, не мог сдержать нетерпение, и это подкрепило подозрения Жюэля. Оба сонаследника и Саук буквально пожирали глазами первый из островков. Не надеялись ли они, что из его склонов, как из золотого кратера, брызнет сноп миллионов?
А ведь если бы они узнали, что островок, в недрах которого Камильк-паша зарыл сокровища, состоит только из бесплодных скал, голых камней, что на нем нет ни единого деревца, ни одного кустика, они закричали бы в отчаянии:
«Нет, остров не тот! Опять не тот!»
Правда, с 1831 года, то есть за тридцать один год, природа могла покрыть островок густой зеленью.
Между тем «Порталегри» тихо подходил к острову, чтобы обогнуть его с северной стороны; вечерний ветерок слабо надувал паруса. Если ветер упадет совсем, придется бросить якорь и ждать рассвета.
Возле Трегомена, облокотившегося на правый борт, раздался жалобный стон.
Жильдас Трегомен обернулся.
Рядом с ним корчился Бен-Омар.
Нотариус бледен, он свинцового цвета… у него морская болезнь…
Как! В такую тихую погоду, в будто заснувшей бухте, без единой бороздки на зеркале воды?
Все это так, но не приходится удивляться, что бедняга почувствовал себя так скверно!
На судне и в самом деле началась нелепая, необъяснимая, боковая качка. Оно последовательно кренилось то с бакборта на штирборт, то со штирборта на бакборт.
Экипаж бросало то вперед, то назад. Прибежал капитан Баррозо.
— Что это такое? — недоумевал Жюэль.
— Что случилось? — не мог понять Трегомен.
Может быть, извержение подводного вулкана грозит «Порталегри» гибелью?
Впрочем, ни дядюшка Антифер, ни Замбуко, ни Саук по-прежнему ничего не замечали.
— Да это слоны! — догадался Жюэль.
Да! Качку устроили слоны! По какому-то необъяснимому капризу им вздумалось опускаться всем одновременно то на задние, то на передние ноги. На судне началась страшная качка, а это слонам очень нравится, как нравится белке вертеться в колесе. Хороши же эти огромные толстокожие белки!
[393]Чудесная Африка (
[394]Пеликан — большая водоплавающая птица с огромным клювом; питается исключительно живой рыбой.
[395]Нырок — птица семейства утиных. Особенно многочисленны в Арктике. В южных широтах не водятся. Съедобны.