Марко лежал на песке, в углублении, которое он, видно, вырыл уже слабеющими руками. На холмике развевались два платка, красный и белый, привязанные к седлу. В двадцати шагах от него лежал осел, вытянув задние ноги, а передние поджав к животу.
И человек и осел лежали недвижимо, и казалось, их обоих уже коснулось дыхание смерти.
Том-том-том! — звучали резкие удары барабана. С четырех сторон показались всадники. Тогда Николо Поло бросил барабан на песок и склонился над Марко.
Все остальные встали на колени вокруг отца и сына. Губы Марко, его нос, подбородок и впалые щеки были покрыты спекшейся темной кровью.
Ашима вынула бурдюк, намочила белый платок и провела им по лицу Марко. Засохшая кровь легко стерлась. Ран на лице не было.
— Сердце бьется, — сказал Николо Поло и поднялся. — Дай ему попить, Ашима.
— Он силен духом, — повторил Ло Бцан.
— Почему у него лицо в крови? — спросил Маффео Поло.
— Он отворил ослу вену и пил кровь.
Ашима дала Марко попить. Теплая вода, смочив пересохшие, опухшие нёбо и язык, потекла по пищеводу в пустой желудок.
Дыхание стало глубже, но в первое мгновение Марко почувствовал такую острую боль, что к нему вернулось сознание. Внутри все жгло огнем.
Марко открыл глаза. Он увидел личико Ашимы, окаймленное черными волосами, увидел строгое, озабоченное лицо отца и серебряные нити седых волос на его висках и бороде. Несмотря на дикую боль, Марко четко запечатлел в своем сердце эти два образа. И он сразу понял, что это не сон и не обман духов пустыни.
Юноша быстро приходил в себя. Его исхудалое лицо озарилось радостью, когда он понял, что его окружают близкие.
— Тебе надо бы всыпать как следует, — сказал Маффео с притворным гневом. — Как мы волновались…
— Да оставь его в покое. Разве ты не видишь, как он слаб, — с досадой остановил его Николо Поло.
— Дайте серому попить. Быть может, он еще жив.
Ло Бцан и погонщик верблюдов возились вокруг осла. Они принесли ему воды и ячменя. Осел медленно приходил в себя.
Напившись, и поев, Марко почувствовал вдруг невероятную усталость. Решили натянуть на палки кусок холста, чтобы юноша мог поспать в тени. Ашима вытащила из седельной сумки сплетенное из соломы опахало и обвевала Марко.
— Ты тревожилась за меня, Ашима? — спросил Марко уже в полусне.
— Да, молодой господин… Вам надо спать.
— Да, молодой господин… — пробормотал Марко и, довольный, закрыл глаза.
В ТЕНИ ВЕЛИКОГО ВСАДНИКА
Венецианцы ехали теперь по Тангутскому царству[25], которое Чингисхан завоевал перед самой своей смертью. Дорога шла вдоль гор. Она то подымалась на значительную высоту, то резко спускалась и вилась по плодородной долине, похожая на застывшую желтую реку. На склонах длинными рядами стояли черные юрты тангутов. Из круглых отверстий в крышах подымались дымки, развевавшиеся от порывов ветра, как серые флаги. На лугах паслись большие стада. Пастухи — все как на подбор, высокие и широкоплечие — играли на резных роговых дудочках. Выдавая близость селений и городов, все чаще попадалось жнивье, а иногда и неубранные поля. На горах возвышались обнесенные толстыми стенами монастыри и обители священников, владевших большими поместьями.
После теплой, солнечной осени наступила зима, настигшая венецианцев в столице Тангутского царства Чаньчжоу. Здесь они задержались больше чем на год и совершили даже несколько путешествий в глубь страны, так что Марко имел полную возможность изучить обычаи местного населения и чужую религию.
Марко старался как можно быстрее научиться говорить по-катайски и по-монгольски, потому что близился день, когда он вместе с отцом и дядей предстанет перед великим ханом Хубилаем, властителем огромной катайской империи, чтобы передать ему подарки и послание папы.
Так же как в Армении, в Багдаде, Ормузе, Бадахшане, Кашгаре и во всех других странах и городах, в которых они побывали за время пути, Марко видел в Чаньчжоу следы владычества великого всадника, который отбрасывал свою грозную тень на все покоренные им народы. Монгольские орды, всегда в полной боевой готовности, располагались лагерями в самых густонаселенных местах. На городских стенах, на укреплениях и мостах караул несли монгольские воины или другие чужеземные солдаты. Марко заметил также, что все высшие государственные должности заняты монгольскими чиновниками.
Так как у братьев Поло была золотая дощечка — пайцза — с печатью великого хана, служившая как бы пропуском, им были открыты все двери. Наместник Абака удостоил их даже личной аудиенции и обещал уведомить Хубилай-хана об их скором прибытии и даже сообщить ему дату их выезда из Чаньчжоу. Наместник сразу же предоставил в распоряжение венецианцев красиво расположенный дом и слуг, а потом много раз посылал к ним узнать, не желают ли они чего-либо.
* * *Как-то ясным весенним днем Марко и Матео отправились на базар. Там Матео во второй раз увидел человека с волчьим лицом. А может быть, его обмануло случайное сходство? Волчье лицо с широким лбом и странным подбородком бесследно исчезло в толпе, как только на него упал взгляд великана Матео. Пытаться найти кого-то в такой сутолоке было бессмысленно. Матео вспомнил грозно поднятый кулак и сверкающие гневом глаза человека, которого он в Лобе выставил за дверь, постоял в раздумье и нерешительно пошел дальше.
Он старался заглушить в себе неприятное чувство и, не обращая никакого внимания на зазывающие крики торговцев, пристально вглядывался в людской поток.
— Ты что-то сегодня рассеян, Матео. Скажи, тебе нравится этот идол? — спросил Марко, указывая на вырезанную из слоновой кости маленькую фигурку божка, который сидел, поджав ноги и сложив руки на толстом животе.
Торговец тут же разложил перед чужеземцами всех своих идолов, безудержно расхваливая работу резчика. Но Матео не обратил никакого внимания на этот поток красноречия. Его вдруг охватило сильное беспокойство. Поделиться ли ему своей тревогой с Марко? Может быть, тут не о чем и говорить? Почему не мог этот человек приехать из Лоба в Чаньчжоу, так же как и они? К черту бессмысленные опасения!
— Подойди-ка сюда, брат мой, — сказал Матео старому нищему, который с мольбой протягивал руку, и высыпал ему на ладонь пригоршню медных монет. Кланяясь и бормоча непонятные слова благодарности, старик исчез за торговой палаткой.
Гул голосов, мягкий весенний воздух, яркий 'свет, ослепивший Марко и Матео, когда они вышли из крытого рынка на залитую солнцем площадь, бессмысленное шатание в толпе — все это их утомило. Но так как до ужина оставалось еще много времени, Марко уговорил друга посетить крупнейший в городе храм. Он стоял на высоком холме и возвышался над всеми окрестными домами и садами.
— Ты еще станешь, чего доброго, идолопоклонником и начнешь молиться чужим богам! — пошутил Матео.
— Как ты можешь это говорить, Матео? — с досадой в голосе сказал Марко. — Я ненавижу этих чужих богов. Мы ведь приехали сюда, чтобы насаждать здесь истинное христианское учение.
— И чтобы заключать выгодные торговые сделки, — добродушно подхватил Матео. — Ну ладно, оставим это, а то ты еще прочтешь мне проповедь, как тот патер на корабле, который собрался было отучить меня ругаться.
Друзья вывели лошадей из конюшни и поскакали на «гору мудрости». Как и во всех городах, которые они посетили, в Чаньчжоу было немало разрушенных домов, напоминавших о монгольском завоевании. Но храм здесь уцелел.
По мощеной дороге, которая вела к воротам монастыря, шло много народу. Всадники обогнали одну семью. Две девочки и малыш лет пяти чинно шли рядом, мать несла на руках спящего толстощекого младенца, а отец гнал перед собой черного барана. Все они были одеты по-праздничному. Это маленькое шествие замыкала группа родных и друзей.
Венецианцы привязали своих коней к дереву и через ворота вошли в тихий двор. Увидев, что чужеземцы вошли внутрь монастыря, катайцы растерялись и начали перешептываться, но враждебности на их лицах не было.
По двору протекал облицованный камнем ручей, через него были перекинуты три мраморных мостика. Кусты и деревья с клейкими зелеными листочками еще больше подчеркивали красоту и торжественную тишину этого двора, окруженного колоннадой. Красочные картины на стенах повествовали о жизни Гаутамы-Будды. По преданию, он жил в Индии много столетий назад, был сыном царя и положил начало святому учению.