Саид не знал отдыха. Измотанный непрерывной спешкой, он спал лишь по нескольку часов в сутки, просыпался посреди ночи от тревожных снов и громко требовал, чтобы факельщики немедленно проводили его до следующей станции.
До Ханбалыка оставалось двести миль. Он скакал на белом жеребце с шелковистой гривой. Солнце сияло. Лошадь неслась как стрела. В стороне от дороги буйволы тащили деревянные плуги, взрыхляя илистую землю рисовых полей. Небо над головой было бледно-голубым, а у горизонта серо-белым. Старик пастух, похожий на карлика, гнал стадо черных свиней, которые с громким хрюканьем рыли пятачками землю.
Бубенцы позвякивали на поясе гонца. Носильщики снимали с себя ношу и, переводя дух, глядели вслед мчавшемуся всаднику с соколиным пером в тюрбане. Спина у Саида уже не болела. Он только ужасно устал и мучительно хотел спать.
— Я скачу день и ночь. Видите, мой господин, как быстро я выполнил ваш приказ. Да уничтожит аллах этих чужеземных дьяволов… А Салим — предатель. Я знаю, он готовит покушение на вашу жизнь…
Так разговаривал Саид сам с собой, чтобы как-то скоротать время. Его волчье лицо расплывалось в довольной улыбке, когда он придумывал ответ Абаки:
— Ты верный слуга, Саид. Вот тебе в награду пятьсот шелковых лан… Что ты говоришь об этой собаке Салиме? Хорошо, я велю его убить.
Саид въехал в маленькую долину. Узкий ручей, вытекавший из озера, струился меж камней. Дорога полого спускалась к песчаному берегу. Саид поднес рог к губам и затрубил, чтобы вызвать слуг из ближайшего яма. Между двумя столбами в воде раскачивалась широкая лодка. Из тростника не спеша вышел рослый юноша. В руках у него была удочка.
— Эй, поторопись! — крикнул Саид. — Ты что, не видишь соколиного пера? Я гонец и везу важное сообщение господину министру Ахмеду в Ханбалык.
— Ахмеду? — мрачно переспросил паромщик и процедил сквозь зубы проклятие, которое Саид едва уловил.
— Да пошевеливайся, я тебе говорю! — в бешенстве заорал Саид и бросил ему поводья. — Не то я пожалуюсь твоему начальнику.
— Садись, гонец с соколиным пером.
Паромщик греб молча. Грива коня, сверкавшая на солнце, казалась серебряной.
— Озеро глубокое, — сказал паромщик и отложил весла.
Вдруг на том берегу из-за холма показался караван и стал спускаться к озеру. На верблюдов были навьючены прямоугольные деревянные клетки.
Печаль, промелькнувшая в глазах паромщика, на мгновение погасила горевший в них мрачный огонь. Он снова взялся за весла и как бы нехотя стал грести к берегу.
— В этих клетках фазаны, дикие утки, рябчики да еще и перепела. Ты видишь все это, посланец с пером?
Лодка ударилась о песок.
— Они предназначены для императорской охоты.
Саид не обратил внимания на слова странного паромщика.
Усердно выполняя приказ Абаки, он скакал день и ночь и хранил, как самое большое сокровище, письмо наместника к Ахмеду.
На пятый день пути Саид уже стоял на голом песчаном холме и глядел на раскинувшиеся у его ног предместья Ханбалыка. До него доносился звон колокольчиков бродячих лудильщиков, цирюльников, точильщиков. Он слышал, как ритмично бил в барабанчик величиной в пол-ладони старьевщик. Саид поскакал мимо домов, над которыми возвышались мощные стены и мраморные дворцы резиденции императора.
Саид не замечал ремесленников, которые работали в открытых мастерских, расположенных по обеим сторонам главной улицы, не обращал внимания ни на торговцев, ни на покупателей, толпившихся перед лотками и лавчонками, оставался равнодушным к соблазнительным запахам харчевен. Он трубил в рог и гремел бубенцами.
Он не чувствовал усталости — так его волновала предстоящая встреча с могущественным министром финансов Ахмедом.
Когда гонец вошел во дворец Ахмеда, им овладело необычайное возбуждение, и он весь отдался благоговейному ожиданию, к которому примешивался рабский страх. Саид беспрестанно проверял, цело ли драгоценное письмо.
— Я привез важное сообщение для господина Ахмеда, — сказал он прерывающимся голосом слуге, который увел его лошадь и указал, куда пройти.
— Вам придется немного подождать, — ответил слуга. — Господин министр находится сейчас у ее величества императрицы Джамбуи-хатун[27].
— Я должен немедленно видеть господина Ахмеда.
Слуга снисходительно улыбнулся и сказал:
— Ступай в канцелярию и отметься. Тебя вызовут. Я же сказал, что верховный наместник сейчас у Джамбуи-хатун.
* * *Ахмед вернулся от императрицы в середине дня в приподнятом настроении. Уже многие годы он пользовался благосклонностью Джамбуи-хатун и всегда умел добиться ее поддержки. Только благодаря влиянию императрицы он стал самым могущественным министром государства.
Ахмед еще хорошо помнил то время, когда он, преисполненный честолюбивых планов, покинул свой родной город и прибыл ко двору князя Эсень-нойона. Там он впервые увидел дочку князя, красавицу Джамбуи, и заметил, что ее черные глаза на мгновение задержались на его лице.
Однажды к Ахмеду явилась служанка Джамбуи и от имени своей госпожи приказала тайно передать письмо монгольскому хану Хубилаю. Сперва Ахмед хотел было с негодованием отказаться от этого поручения, ибо в душе надеялся со временем завоевать любовь юной красавицы, но потом холодный рассудок победил, и он не только выполнил поручение княжеской дочки, но и в дальнейшем продолжал служить ей с расчетливой преданностью.
Ахмед любил вспоминать тернистый путь, который привел его, жалкого купеческого сынка, к посту первого государственного чиновника. Все финансы огромной империи Хубилай-хана были в его руках.
Джамбуи-хатун не забыла верной службы Ахмеда.
На губах Ахмеда играла жестокая усмешка. Императрица располнела, уже давно утратила былую красоту, и его любовь к ней угасла. Но Ахмед всегда обращался с Джамбуи-хатун так, словно она все еще была юной красавицей, как в те дни, когда жила у своего отца, князя Эсень-нойона.
Ахмед был человек хитрый и отважный.
Он сосредоточил в своих руках всю власть, творил суд и расправу над всеми, кто хоть как-то стоял у него на дороге. Когда он хотел кого-нибудь загубить, он шел к Хубилай-хану и говорил примерно следующее: «Генерал Ян совершил преступление против вашего императорского величества. Он осмелился в присутствии воинов неуважительно отозваться о своем всемогущем повелителе. Ян заслуживает смерти». Великий хан обычно отвечал: «Поступайте так, как сочтете нужным». Ахмед никогда не упускал случая привести в исполнение смертный приговор.
За пять лет пребывания на посту министра финансов он сосредоточил в своих руках всю полноту власти. Доверие великого хана Хубилая к нему было так велико, что никто не осмеливался сказать что-либо Ахмеду наперекор. У человека, оклеветанного Ахмедом, не было никаких средств защититься от предъявленного ему обвинения, потому что никто не осмеливался хлопотать за него.
Когда Ахмед узнавал от своих соглядатаев, что у кого-то есть красивая дочка, он посылал к этому человеку своего слугу, и тот говорил отцу девушки: «У тебя красивая дочка. Кому ты намерен ее отдать? Ты поступишь умнее всего, если отдашь ее в жены верховному наместнику Ахмеду, а за это он назначит тебя на три года начальником отдела в денежной палате».
Кто мог устоять против такого предложения?
Господа министры, встречаясь с верховным наместником, дружески улыбались, а народ стонал и роптал под бременем его правления, ибо налоги и всякие другие поборы увеличились в три раза.
Зато сам Ахмед успел за это время скопить несметные богатства, — ведь каждый, кто хотел получить какой-либо пост, должен был дать ему взятку.
Верховный наместник строго глядел на людей, которые, завидев его, бросались на колени прямо на дороге и лежали распростертые в пыли, пока он не проедет со своей свитой.
Четверо слуг на белых конях держали над головой министра балдахин от солнца, следя за тем, чтобы их кони ступали в ногу с конем Ахмеда. Сабли воинов почетного эскорта и серебряные колокольчики позвякивали в такт мерной рыси коней.