Как-то сразу наступил вечер. Гулко прокатился по городу удар колокола, и уличный шум затих. Оборвались и звуки флейты во дворе кузницы.
В кузницу вошел веселый кондитер, он принес своему другу булочки.
— Ешь, Ван, — сказал он громко и, оглядевшись по сторонам, проговорил шепотом — Не забудь, сегодня вечером… — А потом уже снова громко добавил — Я тороплюсь. Спокойной ночи, Ван.
На улице уже совсем стемнело. Мимо Вана прошел хорошо одетый чужеземец. Увидев клеймо на щеке кузнеца, он ускорил шаг.
— Зачем сюда приходил кондитер Ли? — спросил слепой Ши. — Я слышал его голос.
Ван не ответил ему. Он еще чувствовал на себе оскорбительный взгляд прохожего. Колокол ударил второй раз. Кузнец громко рассмеялся и крикнул погонщику, который бил упрямого осла:
— Остерегайтесь меня, я преступник!
— Что с вами, отец Ван? — растерянно спросил мальчик.
— Ли принес нам вкусных булочек. Ешь на здоровье. Мимо кузницы прошел незнакомец, вот и все.
— Спасибо, отец Ван.
В третий раз загудел колокол, улицы города опустели. В окнах горели тусклые лампы. Город, словно вымерший с наступлением темноты, казался заброшенным, мертвым.
Перед башней с колоколом стояли на карауле два монгольских воина с луками. Сквозь окна, затянутые промасленной бумагой, и сквозь щели легких деревянных домишек сочился бледный свет. Дозорные, растянувшись шеренгой, шли по главной улице.
— Спать, спать, ленивые черепахи! — крикнул один из дозорных и ударил пикой по деревянным воротам. Товарищи рассмеялись его шутке.
В переулке стоял человек, выжидая, пока пройдет шумный дозор. В его высокой, немного сутулой фигуре с узкими плечами было нечто таинственное. Лица его видно не было, потому что он держался в тени, отбрасываемой стенами. Когда все стихло, он направился дальше, стараясь ступать неслышно. На перекрестке главной улицы он остановился. На мгновение свет масляной лампы озарил лицо незнакомца. Черная маска скрывала лоб, виски и нос. Он подождал, пока окончательно не смолкли голоса дозорных, бросил взгляд направо, потом налево и перебежал через улицу.
В кузнице Вана было темно. За дверью, которая выходила прямо на улицу, стоял слепой. Он слышал то, что никто, кроме него, не мог услышать. Крыса вылезла из норки, подбежала к капустному листу и принялась его грызть. Двое перелезли через забор, потом раздались их шаги во дворе, и наконец до мальчика долетел прерывистый шепот: «Мы пришли!» Заскрипела дверь, и двое вошли в дом.
Это были ближние шумы. Но Ши слышал и то, что происходило вдалеке. Его слух был так тонко развит, что он мог по звуку определить расстояние с точностью до шага. Дозор находился в этот момент у башни с колоколом.
Ши услышал тихие шаги одновременно с собакой, залаявшей в соседнем саду. Он открыл дверь. Незнакомец в маске вошел в темную кузницу.
— Проведи меня к Вану! — приказал он.
— Пойдем, господин.
Вокруг масляной лампы на корточках сидели кузнец Ван, кондитер Ли, сапожник У и носильщик Ян. Тусклый свет освещал только лица собравшихся, а комната была погружена в темноту. Окно было закрыто ставнями.
— Я безымянный посланец, — начал человек в маске. — Не вставайте. Слушайте меня внимательно. — Он бросил взгляд на слепого Ши и нерешительно сказал — Пусть мальчик выйдет.
Ши послушно направился к двери, но Ван возразил:
— Он может остаться. Ши никому ничего не скажет, господин. Даже если его забьют насмерть, он ничего не скажет.
— Хорошо, — согласился безымянный посланец. — Если так, пусть останется.
Не помня себя от счасть, Ши сел в темный угол и весь обратился в слух.
— Когда зажгут на горах сигнальные костры? — спросил нетерпеливый Ли.
Ван вспомнил темную вонючую камеру, в которой он просидел три года. На щеках у него горели два клейма.
— Смерть убийцам! — пробормотал он с ненавистью.
Носильщик Ян и сапожник У молчали.
— Время еще не пришло, — ответил безымянный посланец. — Но мой господин велит вам сказать, чтобы вы готовились к этому часу.
— Тигр, пожирающий столько людей, рано или поздно сам упадет в яму, — сказал носильщик. — Ахмед сегодня снова был у императрицы.
— Время еще не пришло, — повторил безымянный посланец. — Яма еще недостаточно глубока.
— Когда ваш господин скажет: «Убей его!»— я задушу Ахмеда собственными руками, — мрачно заявил Ван.
— Важнее, чтобы ты ковал мечи.
Молча разглядывал незнакомец напряженные лица собравшихся.
Фитиль плавал в масле и горел голубым пламенем. Потом незнакомец снова заговорил:
— Ахмед отнял у крестьян бамбуковые плантации и теперь обогащается, торгуя бамбуком. Он запретил бедным людям ловить рыбу в реках. Крестьяне должны бесплатно кормить гонцов. Сановники отнимают у людей последние крохи, а тех, кто выражает недовольство, бьют палками. Знаете ли вы, что многим мужчинам в провинции Цзянсй пришлось продать жен и детей, потому что у них не было денег, чтобы в срок заплатить должностным лицам Ахмеда арендную плату и высокие подати?
— Да и у нас не лучше, — вставил сапожник. — Вчера ко мне заходил крестьянин, он сказал мне: «Теперь мне придется продать дочь, потому что хозяин отнял у меня скотину». Да взять хотя бы меня. Я тоже не знаю, где раздобыть деньги на уплату всех сборов.
— А соль для теста? — вступил в разговор кондитер. — Вы думаете, я в состоянии покупать соль? А люди мне говорят: «Сам ешь эту преснятину, Ли! Разве кто-нибудь станет брать у тебя такие булочки!» Вот что мне говорят. А если бы я стал покупать соль, то люди не смогли бы купить у меня мой товар — он был бы им не по карману.
— Цены на лошадей тоже повысились, — сказал носильщик.
— Скоро на рынке будет больше нищих, чем торговцев и покупателей.
— Почтенный господин Ахмед и его чиновники с каждым днем богатеют. А мы голодаем…
Взволнованные голоса зазвучали громче. Незнакомец поднял руку, чтобы установить тишину.
— Хуан Чин вышел во двор, — сказал слепой Ши. — Я узнаю его шаги.
Затаив дыхание, собравшиеся прислушались, но ничего не услышали.
Хуан Чин был трактирщиком и жил в соседнем доме. Он драл втридорога за плохую рисовую водку.
— Трактирщик снова вошел в дом, — сказал Ши.
— Встань перед дверью, Ши, и следи, чтобы нас никто не обнаружил. Если услышишь что-либо подозрительное, постучи в окно.
Ши вышел из комнаты. Некоторое время все молча сидели вокруг тлеющей лампы, предавшись тяжелым мыслям.
— Мы здесь собрались не для того, чтобы обсуждать цены на лошадей, — сказал наконец Ван.
— Говорите тише, Ван. Вы только послушайте, друзья, какую дьявольскую штуку затеял Ахмед: чтобы угодить императрице, он намерен казнить ни в чем не повинного человека!
— Истинный дьявол! — пробормотал Ван.
— А эта толстуха Джамбуи-хатун ничуть не лучше Ахмеда.
— Завтра я буду продавать джамбуи-хатунчиков! — пригрозил кондитер.
— И совсем без соли! — добавил носильщик.
Но Ван сердито поглядел на кондитера и сказал:
— Придержи-ка лучше язык. Ты, видно, забыл, что я угодил в тюрьму из-за того, что ты продавал ахмедиков.
Ли виновато опустил голову.
— Так расскажи нам, что же затеял Ахмед? — попросил У.
Все сдвинулись еще теснее, и незнакомец тихим голосом начал свой рассказ.
— Вчера императрица принимала ванну «пестрых цветов и прозрачной воды». Лежа в воде, она приказала служанке принести ей сахарных яблок. Через некоторое время служанка вернулась в слезах и сказала, что не может принести сахарных яблок, потому что мул, который вез в столицу эти яблоки, свалился на перевале в пропасть. Вы же знаете, что каждый день во дворец прибывает из провинции Манзи специальный караван с отборными фруктами. Дорога эта очень трудная, она идет по крутым каменистым подъемам вдоль пропастей, по подвесным мостам, по тропам, которые часто не шире плечей носильщика. Услышав, что яблок нет, Джамбуи-хатун покраснела от гнева. Она позвала двух стражников и селела им запереть служанку в темницу…
— Камнями бы забросать эту толстуху проклятую! — не вытерпев, прервал Ван незнакомца.