Она сидела в каюте под вечер у окна, сплетя пальцы, положив на колени руки. Татьяна Карловна выговаривала за привычку сплетать пальцы — дурная привычка! Сидела, глядела в окно.
Пароход вошёл в Каму. Тёмный еловый лес встал по берегам, всё сузилось, стало теснее, не было волжской широты и простора.
Мимо окна, припадая на левую ногу, с толстым томом под мышкой прошагал хромой господин в поношенном пиджаке, тот, что всё любил гулять по палубе; и затем начался разговор, который Лиза не старалась услышать, но волей-неволей услышала, потому что происходил он почти у неё под окном.
Говорил хромой господин.
— Давеча, в Казани на пристани, мы наблюдали картинку сопротивления рабочих масс эксплуатации, не так ли? Миниатюрную забастовку, не так ли? Да, классический пример забастовки, и вы, сочувствуя ей, нравственно поддержали.
— Я не делился с вами, — перебил сдержанный голос Владимира Ильича.
— Не имеет значения, — перебил хромой господин. — Всякий порядочный интеллигент в данной ситуации нравственно поддерживал грузчиков, ибо нам с вами, милостивый государь, как интеллигентам, интеллигентному пролетарию, скажу про себя, глубоко противно всякое хищничество в любом его виде.
— Что вы хотите доказать? — спросил кто-то.
— Не доказать, а рассказать. Об одном происшествии из собственного опыта, приведшем к драматическим изменениям всю мою жизнь.
— Тоже забастовка? — услышала Лиза голос небрежный и жёсткий.
Пётр Афанасьевич тут. Что-то заныло у Лизы внутри. Зачем он тут? Ведь он держался в стороне, ни с кем не заводил на пароходе знакомства. Ей стало неловко. Она со страхом ждала, как он покажет себя в этом обществе.
— Происшествие следующее, — пренебрегая вопросом, продолжал хромой господин. — Изволите видеть, книга.
Должно быть, он показал собеседникам толстую книгу, которую нёс под мышкой.
— Энциклопедия, — сказал Владимир Ильич.
— Правильно заметить изволили. Том пятый; энциклопедия, том пятый, издания 1891 года. Девять лет назад выпущенный, в 1891 году. Брокгауз и Ефрон, извольте заметить. Уважаемая и солидная фирма, не так ли?
— И что же? — видимо заинтригованный, спросил Владимир Ильич.
— Энциклопедия Брокгауза и Ефрона, для создания коей существовал и существует поныне аппарат учёных редакторов, корректоров и прочих литературных деятелей, а также разных начальствующих лиц. Среди последних в оное время было лицо, ныне по старости лет, а более из-за невоздержанного образа жизни закончившее земное поприще; упомянутое лицо все бразды правления держало в руках, главным образом касательно выплаты денег. Натерпится, бывало, литературная братия, ибо у этого лица обыкновение было задерживать выплату. Хоть неделю, хоть три дня, а задержит. Нрав такой жадный. «Как, батенька, неужели редакция перед вами в долгу? Неужели в долгу? Ой, запамятовал! Ей-богу, запамятовал!» Будучи по роду своей работы острословной и быстро находчивой, литературная братия дала угнетателю прозвище «беспамятная собака», что быстро облетело редакцию и до адресата дошло, а дабы и потомкам стало известно.
Слышно было, хромой господин листает страницы энциклопедии.
— Дабы и потомкам осталось известно Угодно прочесть?
— Что такое! — изумлённо сказал Владимир Ильич. Расхохотался: — Да нет, не может быть, ерунда какая-то!
— Читайте вслух. Что там? — требовал чей-то голос.
— «Беспамятная собака — собака, жадная до азартности», — внятно прочитал хромой господин.
— Что-что? Ха-ха-ха! Но ведь бессмыслица!
Господа, невероятно! Дайте взглянуть.
Дайте мне! «Беспамятная собака — собака, жадная до азартности». Так и написано. Господа в энциклопедии, в солидном издании такое дают определение? Чушь.
— Не чушь, а способ борьбы с эксплуатацией, — сказал хромой господин.
На несколько мгновений стихло. И Лиза услыхала насмешливое:
— Выдумают тоже. Эксплуатация! Способ борьбы!
«Пётр Афанасьевич. Он. Боже мой, зачем он здесь?
Что он скажет? Ну, что ты скажешь?»
— Всех этих борцов ваших гнать! — услышала Лиза.
Он, Пётр Афанасьевич.
— Выгнали, — ответил хромой господин. — Вашего покорного слугу выгнали. Имел несчастье быть одним из корректоров. Младшим корректором. Младшего в наказанье и выгнали.
— Не подпускать на сто вёрст!
— Не подпускают. Девять лет безработный. Умственный пролетарий. Случайными работенками кое-как перебиваюсь.
— Поделом. Не вольничай.
И твёрдой походкой мимо окна Лизы прошёл Пётр Афанасьевич, в чесучовом пиджаке и красном галстуке.