Когда выйдет первый номер «Искры»? Скоро. В этом, тысяча девятисотом году.
«Боже! — думала Надежда Константиновна. — И всё это Володя сделал, наладил за какие-нибудь четыре месяца после Шушенской ссылки!»
— Собрания да собрания, встречи да встречи. Вчера, третьего дня, каждый день — мало раз, по два раза на дню Приехал муженёк навестить перед заграницей жену, а жену и не видит.
— Вот уж вымысел, совершеннейший вымысел, Елизавета Васильевна, — с Надюшей мы неразлучны, — ответил Владимир Ильич.
— На народе ваша неразлучность, в рассуждениях да спорах. Нет того, чтобы, как все люди, погулять, полюбоваться окрестностями.
— А вот и не угадали: как раз сегодня собираемся, как все люди, любоваться окрестностями.
— Куда вам! Прособираетесь, кто-нибудь опять прибежит, снова до ночи конспирация.
— Нет, мамочка, — рассмеялась Надежда Константиновна. — Володя! Знаешь, куда мы с тобой сегодня закатимся?
Сегодня они собирались закатиться в одно восхитительное местечко. Надежду Константиновну водили туда однажды уфимцы. Идти через весь город до Белой.
Между Случевской горой и крутыми склонами старой Уфы на левый берег Белой ходит паром. На берегу там, верстах в шести, есть поляна. Мощные осокори с зеленовато-серой корой стоят по краям поляны, под порывами ветра шум листьев накатывается, как волны морские. И вперемежку с осокорями встали древние липы, листья у них тише, спокойнее, а кора не зеленоватая, а тёмная, изрыта морщинами, и гудение шмелей, тонкое жужжание пчёл, запахи мёда текут и не утекают под липами. Вступишь на поляну — тяжёлая, разогретая солнцем трава высотой до плеч обовьёт и обнимет тебя. Надо с усилием раздвигать траву, — такой непроходимой она гущины. Разведёшь руками — шажок. Дальше разведёшь — ещё шажок. Всё тяжелее идти в густой траве. В глаза тебе смотрят цветы, синие, алые, оранжевые, голубенькие, жёлтые, — вся трава из цветов, вся цветная, душистая, кажется, можно взять воздух в ладонь. Где ты? В каком дивном и невиданном мире? В цветном, зелёном, волнующемся океане трав.
— Что за чудо, Надюша! — воскликнул Владимир Ильич. — Сию минуту идём поглядим.
— Слишком скоры, однако, — охладила Елизавета Васильевна, — у меня обед сейчас сварится. Потолкуйте пока, а я щи подгоню.
Как быстро летит время! Как эти облака. Вон видны из окошка, светлые и лёгкие, с пронзёнными солнцем краями. Вот и не видны уже. Улетели. Летит время, как облака. Осталась неделя до отъезда Владимира Ильича за границу. Никто не определяет им сроки. Может быть, не неделя осталась, а больше, дней десять. Как они сами решат. Если десять дней, это ещё ничего, это ещё порядочно. А сегодня они пойдут на тот удивительный луг, весь в цветах Через десять дней Владимиру Ильичу уезжать. Он доволен достигнутым в России. Достигнуто многое: целую сеть искровских групп оставляет по разным городам в России. А там, за границей?.. Сначала Швейцария. В Швейцарии, в эмиграции живут члены русской марксистской группы «Освобождение труда». Плеханов, Засулич, Аксельрод.
Надо с ними обсудить, как будем вместе издавать газету. Возможно, будем издавать и журнал. Как будем редактировать? Кто будет вести черновую тяжёлую редакторскую работу? Как? Как будет Плеханов? Что скажет Плеханов? Как встретит? Как отнесётся к их планам?
Владимир Ильич поднялся и быстро, взволнованно зашагал по диагонали в их низенькой комнатке. Тесно в комнатушке. «Уйдём, Володя, туда, на цветную поляну, обнесённую осокорями и липами, там свободнее думается. Небо над головой. Мысли какие-то торжественные толпятся в душе, а люди представляются величественными, как эти осокори».
— Он правда величественный, — сказал Владимир Ильич о Плеханове. — Крупный. Да, да, величественный, крупный, — словно споря с кем-то, приподнято сказал Владимир Ильич.
— Наверное, — согласилась Надежда Константиновна.
Она не видала Плеханова, но знала его книги и знала влюблённость в него Владимира Ильича и расчёты на помощь в издании «Искры».
— Да, да! — с горячностью снова воскликнул Владимир Ильич.
Надежда Константиновна подумала: «Наверное, Володя оттого горячится, что гонит от себя малейшие колебания, закрывает глаза на недостатки Плеханова, будто их решительно нет. Плеханов для него с молодых лет идеал. А в глубине души опасается, вдруг при близкой встрече идеал юности поколеблется. Или несогласие разделит их. Это было бы драмой, очень худо было бы для дела».
Она так подумала, и нетерпеливая нежность залила её сердце. Захотелось охранить Владимира Ильича от разочарований, может быть, зря и вообразившихся ей, уберечь от горя и испытаний, измен, увести на тот луг, в зелёный океан трав.