«Прощайте!» — подумала Ольга Александровна.
Постояла перед зеркалом, внимательно себя оглядела, поправила воланчик на кофточке. Она была одета в юбку из лёгкой чёрной шерсти и белую кофточку с кружевными воланами. Это была неофициальная форма в их прогимназии для праздничных вечеров или утренников. Сегодня утренник для выпускниц, её девочек. Прощайте, прощайте.
Ольга Александровна вышла из дому пораньше, чтобы не встретить хозяйку. Хозяйка всё выспрашивает, вздыхает всё:
— Вы из приличной семьи. У вашего папеньки в Саратове хорошее место. Ваш братец Георгий Александрович.
Да, да. Всё так. Ольга Александровна Папперек из приличной семьи.
«Родная моя Ольгуша, не обещаю богатств, не обещаю удобств, ни даже спокойствия, ничего не обещаю, только любовь».
Она знала письмо Сильвина наизусть и мысленно всё время читала.
Оставалось недалеко до прогимназии на берегу Гуслинки, отгороженной забором, чтобы девочки не удирали в перемены на речку. Прогимназия в два этажа — низ белокаменный, верх деревянный, покрашенный в жёлтое, у высокого крыльца кусты жимолости, сирень, тополя с грачиными гнёздами. Грачи орут и галдят. На том берегу Гуслинки шумит бумагопрядильная фабрика Хлудовых. Башенные часы отбивают время.
Учительница Ольга Александровна, тебе дорого это? Ты привязалась к своей прогимназии рядом с тюрьмой? Одна-единственная в городе Егорьевске прогимназия для обучения девочек. Отцы города выбрали место. Возле тюрьмы.
Оставался квартал до прогимназии, когда от забора отделилась фигура и загородила ей путь. Филипп Иоганнович, помощник механика с фабрики Хлудовых. Негромкий, почтительный, из обрусевших англичан — когда-то дед его приехал из Манчестера на Егорьевскую прядильную фабрику мастером.
«Погоди, он ещё будет когда-нибудь главным инженером на фабрике, — говорил отец, когда, приезжая в Егорьевск, познакомился с ним и облюбовал в женихи Ольге. — Через пять-десять лет у него будет особняк и собственный выезд, — решил отец. — А смекалка и порядочность и сейчас при нём».
— Доброе утро, — отделяясь от забора, сказал Филипп Иоганнович. — Умоляю вас — настойчиво говорил он, идя рядом с ней. — Пока не поздно, умоляю вас, не уезжайте в Сибирь! Я готов упасть на колени. Не уезжайте. Не губите себя.
— Не падайте на колени, Филипп Иоганнович, пыльно, поберегите костюм.
— Вы всегда подшучиваете надо мной, а у меня разрывается сердце при мысли.
— Напрасно, Филипп Иоганнович.
Ольга Александровна старалась идти быстрее, но стайка девочек в белых передниках и пелеринах обогнала их. Оглянулись, щебеча, побежали вперёд, к площади, где возле тюрьмы среди грачиных гнёзд стоит бело-жёлтый дом с просторными окнами. Со всех сторон сюда сходились группки весёленьких девочек в накрахмаленных пелеринках.
— Вон она! Вон она! Вон она, видите, — услышала Ольга Александровна.
— На вас почти показывают пальцем, — дрожащим голосом сказал Филипп Иоганнович. — Между тем ваш отец — управляющий. Ваш брат — учитель гимназии. И вы сами.
— Нам никогда не понять друг друга, Филипп Иоганнович!
Она быстро пошла через заросшую мелким просвирником площадь по тропке к крыльцу.
Коридоры пусты. Девочки ожидали, по классам, когда классные дамы поведут их парами на молебен и утренник.
Ольга Александровна не заглянула к своим выпускницам. Кто знает, что могло бы получиться из этого. Как они отнесутся.
В учительской при её входе смолкли. Замешательство воцарилось в учительской. Одна учительница, пожилая и всегда добрая к Ольге, громко простучала каблуками мимо неё, отвернувшись, и хлопнула дверью.
«Глупа, как все, — подумала Ольга Александровна. Но что-то оборвалось и заныло внутри. — Ты пишешь, что я отважная. Я не отважная. Мне ужасно среди них тоскливо».
— Это верно? — спросила другая.
— Что?
— Говорят, вы уезжаете в Сибирь? Что ваш жених политический ссыльный?
— Хотя бы так?
— О-о!
И эта улизнула. Подозрительно скоро учительская опустела. Лысый, страдающий одышкой учитель рисования кряхтя поднялся из глубокого дивана и, колыхая толстым животом, подошёл.
— Голубушка моя, зачем вы? Ведь самого Бардыгина ожидают. Ведь я намекал. Марья Петровна приказали, уф-пуф, чтобы я Вам намекали.
— Не люблю намёков.
— Голубушка моя, пуф-пуф, зачем осложнять? Начальница — тактичный человек.