«Вы мои славные, — думала Ольга Александровна, растроганно слушая, — ваше будущее, я знаю, ясное, как ваше пение. Уедете обе в уезд учить в сельскую школу и не позабудете наши книги, наши клятвы».
Стихи Майкова «Весна», объявила на смену певицам кокетливая девочка в локончиках.
«И твоё будущее знаю, — думала о ней Ольга Александровна, — довольно скоро Филипп Иоганнович или другой помощник механика сделает тебе предложение».
А на подмостках стояла исполнительница Майкова. Темноволосая, бледнолицая, с упавшими вдоль тела руками и каким-то сумрачным светом в глазах. В зале среди пелеринок возникло движение. Ольга Александровна увидела, девочки торопливо и бегло оборачиваются к ней, посылают ей взгляды, и она схватывала в их взглядах участие и смятение и что-то, что любила и лелеяла в них.
— Я не буду читать Майкова, — громко, отчётливо послышалось со сцены. — Я буду читать про Ольгу Александровну, нашу учительницу.
— Молчать! — Начальница вскочила из кресла, где сидела возле супруги городского головы. Взмахнула лорнетом и, вся трясясь и топая: — Молчать! Не сметь! Вон со сцены! И вы, вы, вон сейчас же! — Она тыкала издали в сторону Ольги Александровны лорнетом. — Вон сейчас же, чтобы духу вашего не было в учебном заведении, вверенном мне! А ты! — кричала начальница, замахиваясь лорнетом на девочку на сцене. — Негодница! Кто тебя подучил? — И супруге: — Ради бога! Умоляю, не придавайте значения!
Среди пелеринок поднялись шум, вскрики. Классные дамы метались между рядами.
— Не сметь! Прекратить! Не сметь! Становитесь в пары!
Вызванный кем-то, появился швейцар в позументах, как в набат, зазвонил в колокольчик.
Бледная, страшно бледная девочка всё стояла на подмостках, вытянув руки вдоль тела.
Ольга Александровна выбежала из зала. Набросила в учительской тальму на плечи. Она едва удерживалась, чтобы не бежать по городу.
«Спасибо вам, девочки! Теперь я знаю, не зря здесь прожито время. Я счастлива, я ничего не боюсь, я молода, я верю: доброе не пропадает. Теперь спокойно в дорогу, скорее в дорогу!»
Но лишь в середине июля Михаил Александрович Сильвин встретил в городе Минусинске невесту и привёз к себе в село Ермаковское.
Отъезд в Сибирь задержался. Перед отъездом надо было побывать в Подольске у матери товарища Михаила по Питеру, теперь соседа по ссылке. Кто сосед Михаила, почему его мать в Подольске — родина её там или привели обстоятельства, — этого Ольга Александровна не знала. Сильвин чуть не в каждом письме писал: обязательно, всенепременно надо заехать! Ехать в Подольск надо было через Москву.
В те времена от Егорьевска до Москвы ехали через Воскресенск. До Воскресенска двадцать пять вёрст. Из Воскресенска в Коломну, а тогда уже в Москву. Одним ранним утром Ольга Александровна тронулась в путь. Паровоз свистел, выплёвывал клубы белого пара, изо всех сил сновал поршнями, но вагончики тащились: плюх-плюх. Навек оставался позади уездный город Егорьевск, оставались соломенные деревеньки Лаптево, Комариха, Агрызково, Глуховская, где жили ткачи и прядильщики с егорьевских фабрик.
Ольге Александровне и не хотелось скакать. Железнодорожная ветка шла лесом. Хорошо ехать, глядеть по сторонам, прощаться со знакомыми местами. Вон берёзки на белых ногах качают ветками, провожают. И она им в ответ: «Уезжаю, оставайтесь, живите здесь без меня». Или к самой дороге выступят дремучие ели, нагонят тень, неуютом повеет из леса. Вдруг пёстрая от ромашек поляна, а на ней стал в кружок кудрявый орешник. «Как я любила осенью ходить по орехи, лазить в чаще, хрупать зелёненькие, ещё не очень твёрдые ядрышки!»