Из семьи Ульяновых Леопольд долго влюблён был в одного Владимира Ильича. Вся хорошая семья, но влюблён он был в одного. Он вспыхивал, когда Владимир Ильич обращался к нему с самым обычным вопросом. Мечтал быть умным, блестящим, чтобы Владимир Ильич удивился: вот каков Леопольд Проминский! Показать безумную храбрость, чтобы Владимир Ильич знал, что Леопольд Проминский надёжен. Он мечтал когда-нибудь каким-нибудь образом спасти Владимира Ильича от опасности. Могли прискакать из уезда жандармы. Был в мае обыск? Ещё может быть. С полки пошвыряны книги. Валяются на полу раскрытые книги.
Никто не слышит, шуршит тальник над Шушей. Владимир Ильич суёт Леопольду секретные рукописи. Надо закопать. Леопольд крадётся. Что так страшно стучит в висках, будто маятник взбесился и колотит, колотит?.. Это кровь бьётся в висках. А это что? Бегут. Топот сапог. Кто-то ломится сквозь тальник. Шашка жикнула над головой. Она жикает, когда её заносят. «Не надо! Не рубите меня. Я не хочу умирать!» — «Тогда признавайся!» — «Ни за что!»
Раньше Леопольд посвящал свои фантазии Владимиру Ильичу. Теперь делил между ним и Елизаветой Васильевной. Совсем недавно он опасался её насмешливого языка, готовый на каждую насмешку обидеться. Совсем недавно. Теперь Его мальчишеская преданность началась с того, что однажды она рассказала ему о себе молодой. И о поручике Крупском.
У них была крохотная дочка Надя, когда он приехал служить начальником в один польский уезд. Что касается Нади, девчонка не много соображала тогда. А жена, Елизавета Васильевна, положила руки на плечи мужу и, спокойно глядя в лицо, сказала:
— Знай, что я всегда вместе с тобой.
Он снял с плеча её руку, поцеловал и поклонился церемонным поклоном.
— Скажите пожалуйста, — засмеялась она, — я не знала, что вышла замуж за рыцаря из романов Сенкевича.
— У твоего рыцаря немного другие взгляды, ответил он.
В городе, куда его прислали служить, подлые дела устраивали царские правители. Время от времени рано утром на городской площади раздавался барабанный бой, резкий, жёсткий, поспешный. Люди бежали на площадь. Мужчины, женщины, дети, лавочники, служители костёла — все бежали, несмотря на раннее утро. На площадь приводили старых евреев. Они упирались. Их тащили, вязали за спины руки. Барабаны били Под барабанный бой у евреев остригали пейсы.
Однажды в разгар процедуры на площадь прискакал начальник уезда поручик Крупский. Выхватив на скаку револьвер, выпалил в воздух.
— Барабаны, молчать! Кру-гом марш! Долой с площади! И чтоб никогда.
Может быть, это происходило не так. Может быть, он не стрелял. Леопольду хотелось, чтобы он стрелял. Бац! Бац! Леопольду нравилось, что в гневе он был бешен и крут и прискакал на коне. Конь кружил под ним, вставал на дыбы, мёл булыжник площади длинным хвостом.
Не много попадалось таких начальников в царской Польше! Он без пощады выгонял взяточников из контор и различных присутственных мест. Не терпел, когда царские чиновники унижали поляков. Вот, например, чиновники распорядились не огораживать польские кладбища. Свиньи бродили по кладбищу и разрывали могилы. Начальник уезда положил конец таким безобразиям.
Много грехов против русского правительства накопилось у поручика Крупского.
Чиновники говорили: «Не обязательно знать польский язык. Пусть они знают русский».
«Если ты приехал в Польшу служить, обязательно!» — говорил он.
Константин Игнатьевич Крупский знал польский язык превосходно. Велел учить польскому дочь. А как танцевал мазурку! Лучше поляков.
В этом месте рассказа Владимир Ильич вставил:
— Лишку хватили, Елизавета Васильевна, ей-ей! Не хуже поляков, и то хорошо.
Елизавета Васильевна и не подумала уступить.
— Мне ли не знать, как он мазурку танцевал! Дама-то кто была у него?
Тут, конечно, Владимиру Ильичу пришлось сдаться. Против такого аргумента не поспоришь.
Недолго позволили Крупскому служить в Польше. Крупский ведёт в Польше вредную для русского правительства линию. Крупского отдали под суд. Шесть лет разбирались в суде его преступления. За три года до смерти только был оправдан сенатом.
Между тем Паша, забегавшая по дороге за Энгбергом, которого Владимир Ильич велел кликнуть, уже тараторила снова:
— Леопольд, Леопольд, дядя Оскар бреется, галстук налаживает, ждать не велел, сам, однако, придёт. Ладно, что дома! Утро охотился, полную сумку уток набил, хвалится, хвалится, а мне не в диковинку, я и лебедей видывала. А кто к нам приехал, Леопольд, и не спросишь, больно уж гордый, слова не вымолвишь лишнего. Сильвин к нам приехал, вот кто!