Во всём селе Ермаковском ни берёзы, ни яблони. Ни даже маленького садочка возле чьей-то избы нет в угрюмом подтаёжном селе Ермаковском.
Запрокинув голову, Ванеев следил за движением облаков. Они спешили, толпились, ещё летние, белые, с яркими краями. «Тучки небесные! Вечные странники» Мы с тобой странники, Ника.
Он вспомнил, как увидел её впервые.
— На свидание. К невесте! — под звон ключей раздалось возле камеры. Он знал, оставшиеся на воле товарищи непременно позаботятся о «невесте», чтобы было кому навестить и передать передачу. Пока оставались на воле сёстры Невзоровы, землячки из Нижнего. Значит, они и подыскали в «невесты» кого-нибудь из подружек-курсисток. Для какой-то незнакомой девушки это будет важным партийным поручением. И всё. После тюрьмы и повидаться, может, не придётся с «невестой». И всё же, когда его позвали, он заволновался, пригладил волосы, нервно одёрнул тужурку, заспешил и, пока шёл гулким коридором, придумывал первые умные фразы и забыл всё в комнате для свиданий, увидев её.
При его появлении она поднялась со скамьи, довольно высокая, статная, черноглазая, с полным, девически миловидным лицом. С одного взгляда он почувствовал симпатию и влечение к ней. Она поднялась и смешалась. На табурете сидел жандарм. Жандарм привык быть свидетелем свиданий, но для них оно было первым, жандарм им ужасно мешал!
Она колебалась всего секунду. Легко подошла.
— Милый! Я так скучаю о тебе! — и поцеловала в губы.
Он не помнил, что ей отвечал. Как они сели рядом на скамью. Как он держал её руку и глядел на её лицо, стараясь отгадать, кто она, какая она.
«В ней есть энергия, и задушевность, и детская наивность, и сила, и мягкость, она чудесная, мне её послала судьба» Так он думал, оставшись один, опять запертый в камере, восстанавливая слово за словом всё их свидание. Их удивительную, долгую и мгновенную встречу. Они успели узнать кое-что друг о друге.
— Я ждал тебя, очень ждал! — сказал Ванеев.
Она ответила:
— Теперь я буду приходить к тебе всегда.
— Как я мог так долго жить без тебя?
— Ты не будешь больше без меня. Я буду приходить.
— Ох! Какая это радость!
Она нахмурилась, что-то соображая, и, просияв через мгновение, сказала:
— Меня не сразу к тебе пустили. А сегодня слышу: Доминика Васильевна Труховская, на свидание!
«Ага, Доминика Труховская, — понял Ванеев. — Необычное имя, как мне нравится её имя! Умница, как она сообразила, как мне сказать, чтобы не догадался жандарм, что мы никогда не виделись. Доминика. Никогда не встречал женщин с таким именем».
— Я люблю, когда ты зовёшь меня Никой, — сказала она.
«Ах, вот что, я зову тебя Никой. Моя Ника. Моя милая Ника. Моя невеста Ника».
— А мне нравится называть тебя Толем.
Никто не называл его так. Она придумала называть его Толем. Изобретательница Ника!
Он мерил шагами камеру. Из угла в угол. От двери к окну. Взад и вперёд. «У меня есть Ника. У меня есть Ника».
С этого дня его тюремная жизнь изменилась. Его жизнь наполнилась ожиданиями. Он ждал понедельника. В понедельник разрешалось свидание продолжительностью в тридцать минут. Полчаса. Знаете ли вы, что такое полчаса? Неделя одиночества, и полчаса, всего полчаса! Так мало, так много! Один миг и — почти бесконечность.
Он ждал четверга. В четверг они виделись через решётку.
— Вчера у нас на Бестужевских была интересная лекция! — кричала она через решётку, всеми пальцами вцепившись в неё.
«Ты курсистка, ты учишься на Бестужевских курсах, умница моя! — Он тряс головой, показывая, что понял. — Всё понял, говори дальше».
— Землячки твои шлют привет! — кричала она.
«Так и есть, она их подруга. Моя Ника — подруга моих землячек Невзоровых. Хочется смеяться, шутить, расцеловать кого-нибудь, больше всего тебя, Ника!»
В понедельник и в четверг, как ни коротки встречи, они ухитрялись поговорить о друзьях и товарищах, о воле, о книгах. Они спешили. Скорее, скорее, больше, больше сказать!
— Всю неделю читал Бальзака. Запоем, Ника! Какой своеобразный, поэтичный художник! Какие разноречивые отклики будит в душе.
— Да, да! Я тоже восхищаюсь Бальзаком. Меня восхищают его сильные типы.
— Ты сама сильная! — кричал через решётку Ванеев.