Так думал Ванеев, мечтатель! Теперь он не мог и не хотел быть просто учителем или литератором. Он мог быть революционером, революционером прежде всего!
— Необходимо подумать о том, какое название дать нашей газете, — сказал Владимир Ильич. — Сугубо важно, чтобы уже в названии заключалась идея. Знаешь, Анатолий, я так много думаю о ней, нашей газете, так много и, чем ближе к концу ссылки, волнуюсь и нервничаю, надо взять себя в руки, ведь весь труд впереди. Я предлагаю назвать «Искра», как ты смотришь?
Он ближе придвинулся к Ванееву, острый огонёк блеснул в его взгляде. Владимир Ильич давно обдумал это название. Хорошее название, ёмкое, с политическим и вместе прелестным поэтическим смыслом, Владимир Ильич был доволен.
— Мы с Надей поклонники Пушкина, — говорил Владимир Ильич. — Нет, не то слово. Трудно представить, как жить без Пушкина. Нельзя жить без Пушкина, и Бетховена, хотя иногда приходится надевать на себя узду и отодвигать в сторону и Бетховена и Пушкина. Здесь, в Сибири, даже в нашем захолустном Шушенском витает дух декабристов.
Я с юности себе представлял: Чита, ураганные ветры, мороз, леденящий дыхание. Частоколы лагеря, декабристы в оковах. И ослепительное послание Пушкина. И ответ.
— И ответ! — перебивая, повторял, торопился Ванеев:
— Итак, «Искра», Анатолий! Из искры возгорится пламя. Ну, мчись скорей, время! Но будем расчётливы и благоразумны, осторожно переживём оставшиеся месяцы, пять с немногим, лишь бы не вышло прибавки. Поправляйся, Анатолий, дорогой, умный друг! Не поддавайся болезни. Очень важно не поддаваться. У нас громадный труд впереди. У нас впереди наша «Искра» и партия. Партии нельзя без таких людей, как ты, Анатолий. Ты нужен партии и рабочему классу, милый друг Анатолий!
Он пожал ему руку. Поправил на нём одеяло. Отвёл со лба у него тяжёлую влажную прядь.
…Опять поплыла лодка. Последнее время, едва он закрывал глаза, его качало и уносило в лодке вдоль крутого берега Нижнего. Суетливо снуют вокруг лодчонки; медлительный, важный паром отчаливает от пристани, направляясь на ту сторону с десятком телег и стаей баб в разноцветных платках, приезжавших в город торговать лесной малиной и грибами; белый пароход фирмы «Кавказ и Меркурий» идёт снизу, бархатный звук гудка задумчиво виснет над Волгой. Покатится к берегу от парохода волна, и лодка ухнет, падая с гребня, как в пропасть.
— Толь, родной мой!
Он открыл глаза. Ника.
— Тебе не плохо было, Толь, милый? Мне показалось Какая я глупая, ты просто уснул.
— Я не спал. Они уехали? Важные дни были у меня!
Я снова понял, Ника, я нужен, а это живительнее всяких лекарств. Вот увидишь, как скоро теперь пойдёт у меня на поправку. Я хочу участвовать в наших планах. Скучно, противно жить, только и заботясь о себе да о своём здоровье. Верно? Я весь захвачен.
— Давай я посижу с тобой, Толь. Я очень люблю тебя, Толь. Жить без тебя не могу.
Он улыбнулся и, вытянув руку, бережно притронулся к её животу.
— Скоро наш малыш появится на свет. Нас будет трое. Что я хочу попросить тебя, Ника. Если родится мальчишка.
— Я уже сама давно решила. Если родится мальчик, у меня будет два Толя. Большой Толь и маленький. Так я и буду вас звать.
— Хочется услышать его голосок.
— А если он будет орать по ночам?
— Пусть орёт. К тому времени я поправлюсь, станем по очереди нести вахту. Ника, Владимир Ильич основательно зарядил меня жизнью! Я люблю, когда ясно и прямо знаешь, куда тебе идти и что делать. Возможно, наш маленький Толь будет жить при других обстоятельствах. Скорее бы он появился.
— Хочешь послушать? — спросила Доминика, беря его руку и положив себе на живот. — Слышишь, как тукает у него сердечко?