Все ссыльные твердили Прошке: «Учись».
Иногда лекцию докторскому сыну и Прошке приходил читать Михаил Александрович Сильвин. Его уроки не очень похожи были на уроки. Учитель загорался с первой секунды. Вскакивал с места. Теребил густейшую шевелюру, бегал по комнате, садился верхом на стул, снова бегал.
— Сегодня у нас по программе.
Через четверть часа забыта программа. Вот рассказывается о Петре Первом, шведском короле Карле XII, Полтавском сражении.
Ура! Мы ломим; гнутся шведы.
О славный час! О славный вид!
Ещё напор — и враг бежит.
И вдруг, не уловив перехода, разинувшие от внимания рты докторский сын и «рабочий класс» Прошка видят другие картины. Видят Париж. Огромный город Париж. Узкие пёстрые улицы. Дома, как корабли, выплывают на площади носами вперёд. Кружевные башни католических храмов вскинулись ввысь. Колокола молчат, онемев. В страхе заперлись на запоры дворцы. В окнах бедных мансард полощутся красные лоскутья. Толпы на улицах. Грохочут колёса. Ржут кони. Ружейная пальба. От громовых раскатов пушек лопаются стёкла. Пороховой дым едкой тучей навис над Парижем. Это Великая французская революция. Это народ сбрасывает тысячелетнюю королевскую власть. На площади Людовика XV, в виду королевского Лувра, спешно сколачивают деревянный помост для казни Людовика другого, XVI, короля Франции.
И… миновало столетие. Тише, люди. Входим на кладбище. Обнесённое каменной стеной парижское кладбище Пер-Лашез. Тесно от памятников. Безмолвные длинные улицы памятников. Серый гранит, безнадёжный. Гранитный город мёртвых. В глубине, в сумраке старых дерев, есть одна стена. Без солнечных лучей, вся в тёмной зелени моха. Снимите шапки. Склоните головы. Это Стена коммунаров. У этой стены расстреляны последние защитники Парижской коммуны. Короля нет. Правит капитал. Коммунары расстреляны.
И… но о некоторых событиях Михаил Александрович Сильвин говорил только Прошке, когда они шагали вдвоём по селу, возвращаясь из школы в докторском доме. Докторскому сыну Сильвин не рассказывал о Петербурге и «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса», в котором и Прошка мог состоять, будь тогда на пять годов старше. Мог участвовать в тайных кружках в Петербурге! Сильвин любил вспоминать, как собирались кружки. Под окнами выставляли дозорных: каждую минуту грозил жандармский налёт. Прошка холодел от волнения, слушая рассказы Сильвина о конспирации и разных отважных случаях из жизни кружковцев.
Вот один случай.
Самым ловким конспиратором, по рассказам Сильвина, выходил Владимир Ильич. Раз под вечер Владимир Ильич собрался на рабочий кружок. Спрыгнул с конки задолго до адреса. Правильно сделал. Видит, субъект один за ним следом прыгает с конки. В котелке, тёмных очках. Зашагал позади, поглядывает по сторонам с беспечным видом. А вечер холодный, с головой беспечный вид выдал сыщика. Кому захочется в такую стужу и ветер без дела разгуливать, как в белые июньские ночи? Ясно, кто таков субъект в котелке. «Нас не надуешь». Владимир Ильич юрк в переулок. Субъект в котелке за ним. Подтвердилось, что сыщик. Владимир Ильич поднял воротник, нахлобучил шапку и быстро, по-деловому вперёд. В ближайший переулок снова — юрк. Сыщик за ним. Охота затягивалась. Как-то надо улепётывать. Со стороны никто не подумал бы, что неторопливый молодой человек в нахлобученной от холода шапке, весь погружённый в себя, в свои спокойные мысли, лихорадочно выискивает способ, как укрыться от преследователя. Внезапно свернул в третий раз. Сыщик не рассчитал, промчался вперёд. А Владимир Ильич увидел в переулке роскошный подъезд богатого дома. Вот так штука! Кресло швейцара в подъезде пустое. Мигом вбежал, сел в кресло, схватил со столика газету, уткнулся. Вовремя. Сыщик вскочил в переулок. А переулок пустой. Рысью пробежал сыщик мимо подъезда. Владимир Ильич сидит в кресле швейцара, закрывшись газетным листом. Сквозь стеклянную дверь наблюдает. Сыщик мимо туда-сюда, бешеный, лицо перекосилось от злобы. Ещё бы! Почти в руках был улов.
— Не поймал?
— Не поймал.
— Как же в ссылку-то Владимир Ильич угодил?
— Это уже после.
Прошка провожал Сильвина до дома и возвращался обратно, переживая рассказ, придумывая свои к нему подробности. Фантазия летела, без препятствий строя сюжеты, в которых постепенно главным действующим лицом становился он, Прошка. Все приключения, опасные, дерзкие, были с ним, Прошкой.
За фантазиями ноги незаметно приносили к Ванеевым. У Ванеевых Прошка бывал каждый день. В большой комнате, где недавно происходило совещание семнадцати ссыльных социал-демократов, теперь всё по-другому. Теперь здесь живёт маленький Толь. Всюду, на столе, табуретках, что-то наставлено, разложено, стопки пелёнок, рубашечки, пузырьки, склянки, мази, масла, присыпки. Постелька белая, чистая. К постельке Прошка приближался на цыпочках.