Вдоль Университетской набережной на Васильевском острове розовато-жёлтое университетское здание с балкончиками, с художественной лепкой балконных перил. Здесь проходила Сашина петербургская юность. А невдалеке приземистые, словно приплюснутые корпуса солдатских казарм. Весь день на казарменном плацу маршировали солдаты.
— Ать-два, ать! — хрипло надрывался офицер.
От хриплого офицерского «ать» холодело сердце. Громада Зимнего дворца тревожаще брусничного цвета виднелась на том берегу Невы. Высился Александровский столп, на вершине его ангел вскинул крест, то ли благословляя людей, то ли страша. Стены, шпили, колонны. Всё было каменно, твёрдо, громадно. Незыблемо.
Раньше Анна Ильинична не могла сдержать слёз, когда приходила к университетскому зданию на Васильевском острове. Она любила брата Сашу любовью, полной восторга. Он был самым умным, даровитым, чистым, не сравнимым ни с кем! Всё, что в ней самой было лучшего — поэтичность, мечтательность, — вплеталось в её любовь к брату Саше. Он был талантлив. Все профессора говорили, Александр был талантлив. Каким благородным он был человеком! Смелым! «Вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа». Тогда ей пришли на память эти стихи. Теперь Анна Ильинична не плачет, когда думает о своём брате Александре, на душе у неё печально и будто поют торжественные хоры. «Вознёсся выше он главою непокорной».
Мест дорогих, счастливых, горьких, мучительных было много во всех концах Петербурга. Вот Бестужевские женские курсы на Васильевском острове. Тогда она здесь училась. Вот сквер. В сквере под старыми липами, где глубокая, тихая тень, они часто встречались с Марком Елизаровым. Марк стеснительно брал её руку в мужицкую ладонь с жёсткими буграми мозолей, они садились на скамейку под этими липами и говорили. Лучшим существом на земле, безупречным и возвышенным, для них обоих был Саша. Они говорили о нём, о своей дружбе с ним.
Шпалерная. Угол Шпалерной и Литейного. Мучительное место. Знаете ли вы, что это за дом на углу Шпалерной улицы, угрюмый и закрытый, где в глухих, будто ослепших окнах никогда не мелькнёт живое лицо? Дом предварительного заключения.
Её заключили сюда 1 марта 1887 года. Был весенний день, солнечный, с бурными ручьями на улицах. Она помнит его весь. Она напрасно прождала тогда Александра и вечером в беспокойстве сама пошла к брату. В окнах увидела свет. Обрадовалась: значит, ты дома, Саша!
А там была полиция.
— Анна Ульянова? Курсистка? Сестра Александра Ульянова?
Только в тюрьме она узнала о том, что случилось. Она не имела понятия о замыслах Саши, за что его взяли. Ужас её охватил. Что его ждёт? В одиночной камере, запертая ото всех людей, она припоминала день за днём до его ареста первого марта. Каким в это время был Саша? Можно ли было что-то заметить? Как она пропустила беду? Они встречались постоянно. Он был обычным. Нет, если бы хоть отдалённо она представляла, к чему он готовится, что он готовится убить царя, могла бы заметить Погружённый в себя, какой-то особенный, скорбный и значительный взгляд. На мгновение. Потом всё рассеивалось. Отрешённость и строгость в выражении лица, словно человек отходит от родного порога, направляясь куда-то далеко-далеко Нет, это было редко. Он был обычным.
Она могла бы заметить в самые последние дни внезапность и нервность его приходов к ней и уходов. Она не знала ничего. Её забрали у него на квартире как сестру студента Александра Ульянова, покушавшегося на священную особу государя. «Мамочка! Наша удивительная мама, ты навещала нас обоих в тюрьме. Брата Сашу. И меня. Я не знала того, что ты знала, что он приговорён к казни. Он утешал тебя на свиданиях, обнимал твои колени, говорил, что любит тебя, любит нас, но долг его перед родиной Брат мой Саша! Когда Сашу казнили, мама, ты пришла ко мне в камеру. Ты пришла потрясённая, и даже тогда не сказала мне, что его казнили. Пожалела меня, мама, родная».