Потом стали замечать: что-то не так ходят к Невзоровым. Как «не так» — объяснить не умели, но не похожая на всё существование Полевой улицы шла жизнь у Невзоровых. Неясным, беспокоящим духом исполнен был старый дом купца Пятова, хотя по виду в нём всё как у всех: столовая с дубовым буфетом, небольшая зальца с зеркалами и мебелью в чехлах, мамашина спальня с киотом и перинами, комнатки сестёр. В этих-то комнатках и пряталась тайна, скрытая от обывателей улицы. То появится среди бела дня человек с чемоданом, видно, тяжёлым. А из дому уйдёт пустой. Спустя некоторое время одна из двух старших сестёр или обе, Софья и Зинаида, выйдут из подъезда, в тальмах, по моде тогдашнего времени, спокойные, обычные, и только если уж очень внимательно вглядываться, можно заметить, как тщательно запахнуты тальмы, будто что-то под ними спрятано.
В рабочих районах сестёр знают и ждут. Сёстры переправляют туда листовки, брошюры. Ведут среди рабочих кружки. Объясняют рабочим «Капитал» Карла Маркса.
Потом сёстры уехали в Петербург учиться и лишь в каникулы прибегали на старые явочные квартиры говорить о Петербургском «Союзе борьбы», учить рабочих марксизму.
Однажды заметили люди чужого человека на улице. Стоит против дома Пятова, глазами входящих обшаривает. «А ведь это сыщика к Невзоровым поставили», — пополз шепоток. Некоторые стали обходить стороной дом Пятова, особенно если сёстры на каникулах в Нижнем.
И как гром: в Петербурге арестовали двух старших.
Сюда, в дедовский дом, приехала Софья Невзорова с подольской дачи Ульяновых. Когда добивалась в Боброве у полицейских властей позволения на кратковременный выезд, писала в прошении, что к матери в Нижний, так и вышло. Вот он, Нижний. Вот дедовский дом на Полевой улице. Постарел. Краска облезла. Окна закрыты. Весь какой-то покинутый.
Одним духом взбежала Софья Павловна по чёрной лестнице. Кухарка вскрикнула, увидев молодых: словно с неба свалились! Софья Павловна впереди мужа торопливо шла по дому, ища мать. Горько её обидеть: в кои-то веки приехала дочь и в первый же вечер надо убегать из дому. Не в первый вечер, а сразу, едва выпив чаю с домашним калачом, наспех рассказав домашние новости.
— Мама, извини, после наговоримся досыта, а завтра у меня будут проездом друзья, известить надо кое-кого.
И исчезла. И о внучатах почти ничего не успела сказать. «Стало быть, то не оставлено. Не для матери, для своего тайного дела в Нижний приехала. Ни тюрьма не отбила, ни дети».
Мать посидела, сухо сжав губы, с морщинкой на лбу. Кликнула кухарку и, к великому её удивлению, отпустила на завтра на полные сутки в деревню к родне.
Софья Павловна в сопровождении мужа обходила по городу знакомых социал-демократов. Человек двадцать знала она верных людей по Нижнему Новгороду, интеллигентов и рабочих. Коротко: завтра в шесть, на Полевой, в доме Пятова…
И дальше. Колесила по городу.
А назавтра приехали в Нижний из Подольска Ульяновы. Устроились в нумерах. Привели себя в порядок и отправились прогуляться по городу. С печалью и радостью узнавала Мария Александровна, улицы. Многое переменилось в Нижнем. Не шутка — больше тридцати годов утекло. Стало шумней, суетливее. Провели трамвай вместо конки, появилось электричество.
Марии Александровне непременно хотелось показать детям мужскую гимназию на Благовещенской площади. Длинное жёлтое здание с флюгером на крыше, фонарями у парадного подъезда, — здесь, в этой гимназии, и служил Илья Николаевич, тут и квартира наша была, вон по фасаду окна Анюта, помнишь ли?
Марии Александровне хотелось постоять на Откосе, высоком, открытом, где всегда ходит ветер, — сюда в молодости прибегала она на свидания с Волгой. Хотелось пошагать, как шагала когда-то с маленькими Аней и Сашей по набережной, — так же длинными вереницами беззвучно тянутся вдоль Волги баржи, без устали бегает наискосок от Нижнего к селу Бору, попыхивая дымком, небольшое судёнышко, идут белые пароходы.
— Покой, — с лёгким вздохом сказала Мария Александровна, глядя с Откоса на Волгу, на голубеющие дымкой заволжские луга, озерца на лугах. Перед восходом солнца, когда заря заливает небо, эти пойменные луговые озёрца становятся розовыми.