Здесь, в виду мечети, на перекрёстке жила Ольга Ивановна Чачина. Надежда Константиновна не знала, что у Чачиной гости.
— Знакомьтесь, всего неделю как приехали. Сестра из Нижнего, муж сестры, Александр Иванович Пискунов, статистик Нижегородской управы. Проведать приехали, как я здесь, высланная, живу под надзором полиции.
Ольга Ивановна Чачина, простенькая, скромная, представляла гостей, кивая в сторону зятя и сестры, а руки держала на весу, красные от малинового сока. Сёстры чистили малину на варенье.
— Надежда Константиновна Ульянова, — представила Чачина.
Большелобый шатен, сероглазый, с небольшими усиками, похожий бы на Чехова, да не хватало пенсне, легко поднялся из-за стола, заваленного книгами:
— Этой весной Ульянов был у меня в Нижнем проездом.
— Владимир Ильич Ульянов мой муж, — сказала Надежда Константиновна.
— Так мы же с ним спорили! Сражались!.. О чём? В основном о направлении рабочей борьбы.
И Пискунов принялся высказывать свои мысли о рабочем движении.
«Как это далеко от того, что делает Володя», — подумала Надежда Константиновна. Но не старалась разубеждать Пискунова. Он был молодой, впечатлительный, нервный. У него дёргалось левое чуть припухшее веко и руки всё время были в движении — откидывали и приглаживали волосы, брали карандаш, крутили. Ольга Ивановна Чачина погрозила зятю пальцем, измазанным малиновым соком:
— Совершенно, совершенно я с тобой не согласна. Путаник ты, Саша. Надя, а у тебя нет ли новостей?
Надежда Константиновна решила, что пора поделиться телеграммой с товарищами, и, достав из ридикюля, дала Чачиной.
— Вон что! — воскликнула Чачина. — Во-он оно что! А она молчит. Что же ты молчишь, Надя? Радость-то! Радуешься?
Надежда Константиновна молча кивнула.
— А Петербург как весь вспомнился! — нахлынуло на Ольгу Ивановну. — Верно, вспомнился? Один раз приходит Владимир Ильич: Лалаянца в тюрьму засадили. Я — «ах да ах». А кто такой Лалаянц, не слыхала. Оказалось, самарский социал-демократ, прислали этапом отсиживать в петербургской одиночке, в Крестах, самой угрюмой тюрьме. В Петербурге у Лалаянца родных никого. Владимир Ильич говорит, а я всё только киваю, сочувствую. Наконец он: «Да что вы, не понимаете разве, невеста для свиданий нужна!»
Бог ты мой! Меня аж в краску вогнало. Так благодаря Владимиру Ильичу невестой Лалаянца заделалась. После тюрьмы, правда, больше не виделись. Один раз повидались, и всё. Я это к тому, — обращаясь к сестре и зятю, закончила Чачина, — чтобы немного нарисовать вам его. Большая в нём душа, к людям внимательная.
— Гм, — сказал Пискунов, — а по Нижнему судя, для него всего прежде политика.
— Зачем политика, если не для людей? — спросила Надежда Константиновна.
— А то вот ещё, Надя, однажды, помнишь ли, в Петербурге было — продолжала Чачина.
Начав вспоминать Петербург, «Союз борьбы», рабочие кружки и стачки, своё участие в них, всю свою тогдашнюю жизнь, молодую и мятежную, полную борьбы, деятельности, сердечных увлечений и волнений ума, они могли бы заговориться до вечера. Но Надежда Константиновна всё время держала в голове, что у неё назначена одна необходимая встреча, поглядывала на часики и минута в минуту, как ни жаль уходить от Пискуновых и Чачиной, явилась на Торговую площадь, где условлено было встретиться с Иваном Якутовым.
Гостиные ряды обнесли Торговую площадь, пестрило в глазах от товаров и вывесок:
БУЛОЧНАЯ И КАЛАЧНАЯ. ГОРЯЧИЕ КАЛАЧИ, САЙКИ, ПЫШКИ, БАРАНКИ. КНИЖНАЯ ТОРГОВЛЯ.
Покупаю держаные книги дороже всех. Продаю картины, разные рамы.
ВСЁ ДЛЯ ИЗЯЩНОГО ВКУСА. ДАМСКИЕ НАРЯДЫ.
НОВИНКИ. ПОСЛЕДНИЙ КРИК МОДЫ!
Возле ПОСЛЕДНЕГО КРИКА стоял Иван Якутов. Молодой рабочий, длинный, в круглых очках, отчего глаза казались круглыми, птичьими, коротко остриженный, в кепке.