— Не хочется мне от вас уходить, — сказал Владимир Ильич.
Она вспыхнула, отчего-то смутилась и глядела на него молча, с открытой и беспомощной нежностью. Он нагнулся к столу над розами. Едва уловимый, тонкий запах шёл от них.
— Жалко, что не я вам их принёс, — сказал Владимир Ильич.
«Ах, постойте, я сама притащу вам охапку фиалок! — воскликнула она мысленно. — Вот наступит весна. Или нет, для чего мне дожидаться весны!»
Ничего подобного вслух она не сказала. Проклятая стеснительность всю жизнь губила её. Держала в цепях. Все слова на запоре.
— До завтра, — сказал Владимир Ильич, думая о том, что с каждым днём ему всё труднее разлучаться с нею даже до завтра. — Завтра прибегу к вам сломя голову.
Она молча кивнула.
Владимир Ильич медлил, странно серьёзно всматриваясь в её притихшее лицо с плотно сомкнутым ртом и счастливым блеском в глазах. Вдруг, словно испугавшись, что это строгое мгновение уйдёт, он потянулся к ней, взял её руку:
— Вы позволите мне называть вас Надей?
В эту ночь его арестовали. Арестовали весь центр и актив «Союза борьбы». Газета погибла.
И ещё один вечер представился ей. Осенний, холодноватый, с хрустальной ясностью воздуха. В Летнем саду кружились, падая, листья. Стройны и тихи мосты над каналами. Владимир Ильич утащил её побродить над Мойкой.
Взявшись за руки, они перешли Мойку возле царских конюшен. Извилиста петербургская набережная. Город с экипажами, огнями, витринами приглушённо шумит вдалеке. Здесь грустновато, пустынно. Где-то здесь умирал застреленный Пушкин. Они не знают, где дом, в котором жил Пушкин. Всякий раз, забредая сюда, они тщетно ищут среди задёрнутых шёлком и кружевом окон то, из которого он угрюмо следил за утренней прогулкой царя верхом вдоль набережной.
Надежда Константиновна оборвала стихи. «Помнит Владимир Ильич дальше?»
«Нет, нет!» — внутренне похолодела она.
— «Я гимны прежние пою», — договорил Владимир Ильич.
«Он весь в этом сказался», — подумала Надежда Константиновна.
Однако вот и Заводская улица, дом Ивана Якутова. Приезжий здесь её ожидает.
Четверть века назад появился в городе Уфе человек из другой губернии, по имени Кондратий Прокофьевич. Было ему под сорок, рослый, лобастый, с бородой лопатой и умными, сверлящими, как свёрла, глазами, жёлтыми, ястребиными, — так насквозь и глядят! Приехал не просто так, а с задачей. В те поры вокруг Уфы ещё лежали на сотни вёрст нетронутые башкирские земли. Кондратий Прокофьевич поселился в Уфе, огляделся не торопясь. По реке Уфимке (как называют местные жители) до самой Уфы стояли леса. Боже мой, какие леса! Дубовые, сосновые, роскошные, царственные. Водились лоси, ходили медведи, а человеческая нога не всюду ступала в этих девственных лесах на башкирских немереных землях.
Кондратий Прокофьевич обжился, огляделся, спустя некоторое время вошёл в дружбу с нужным чиновником, неделю поил и между пьянками обстряпал при способстве чиновника дельце: приобрёл участок леса на реке Уфимке. Небольшой, в двести десятин всего. За бесценок. По восьми копеек за десятину. И тотчас заложил в земельном банке в десять раз дороже против стоимости. В скором времени на этот начальный капиталец, приобретённый от выгодной сделки, куплен был новый участок леса, в десять раз больше первого, по той же грошовой цене. И тоже заложен. И ещё. И ещё. И на вырученные таким способом деньги за каких-нибудь года три Кондратий Прокофьевич почти задаром приобрёл сто тысяч десятин строевого превосходного леса. Целая Бельгия могла бы уместиться во владениях Кондратия Прокофьевича.
Со всем пылом удачника, энергией предпринимателя, алчностью собственника занялся новоявленный капиталист промышленной деятельностью. Поставил лесопильный завод, и пошли валить лес! И пошли, пошли вырубать великолепные башкирские липы, могучие дубы, гордые мачтовые сосны. Где только можно сплавлять по реке, лес сводили без пощады и жалости. Спешили, как воры. Оставляли на месте бывшего леса-красавца торчать голые пни. Вёрсты и вёрсты — всё пни. Лесные горькие кладбища. А на Уфимке и Белой появились бесчисленные плоты, беляны и барки купца I гильдии Кондратия Прокофьевича, Гнали брусья, брёвна, сплавляли тёс. Сплавляли изделия из леса, ложки и плошки. Вовсю кипела торговля!