Синица все еще пела, зудя, как маленькие надоедливые часы. Бутерброд, который Мария намазала, когда еще светило солнце, в другой жизни, до этого страшного визита, лежал на столе. На стакане с соком виднелся отпечаток счастливых женских губ.
Одно мгновение может отличаться от другого. "Когда ваш муж приедет, вы должны решить, хотите ли вы на нее посмотреть, - сказали полицейские. Иногда кажется, что лучше этого не видеть. Но потом, многие обычно понимают, что это необходимо. Чтобы примириться".
Потом? Многие?
На втором этаже проснулся сын. Дай ему еще поспать, не дай ему спуститься.
Мария слышит его шаги. И запирается в ванной.
Она свернулась калачиком на ковре. Из горла вот-вот вырвется крик, очень больно, вся она сейчас - это только воспаленное горло. Крик готов уже вырваться, в ее тело словно впилась бормашина.
Но закричать нельзя. Надо выйти и что-то сказать. Она должна быть спокойной.
Скоро вернется муж. И сразу станет легче. Они будут вместе. Они будут умнее. Исчезнет чувство нереальности, ощущение, что ты смертельно отравлен или втянут в кошмарный сон.
Но не может же она сидеть здесь до его возвращения. Почему она не попросила полицейских остаться? Она может позвонить им. Но для этого ей надо выйти отсюда.
Сын уже спустился вниз.
- Мама? - зовет он. Он ищет ее. Идет на кухню.
Мария смотрит на себя в зеркало. Ради сына она должна успокоиться.
- Мам, где хлопья?! - кричит сын.
Мария выходит к нему. Ее тело кажется ей роботом, которого она шаг за шагом ведет в кухню.
Сын недовольно смотрит на нее.
- Где хлопья? - повторяет он.
- В шкафу, - говорит робот.
- А еще ты мне обещала починить велосипед, - напоминает мальчик.
Она не может ему сказать. Мария оперлась на дверной косяк. Он ничего не замечает?
Нет, она сама должна сказать.
- Твоя сестра, - говорит она. Она как будто не в состоянии произнести имя Ины. - В больнице.
Мальчик пугается.
- Что? - И сразу же спрашивает: - Мы поедем к ней?
- Пока нет. Она сейчас спит. А когда проснется, мы обязательно поедем.
- Что случилось? - спрашивает сын, заливая хлопья кефиром.
- Она попала под машину.
- О черт, - говорит мальчик, совсем как взрослый персонаж телесериала.
- У меня болит голова, я пойду немного посплю, - бормочет робот. Может, почитаешь... или еще что-нибудь поделаешь? Я пойду посплю.
Она видит, что мальчику страшно, его что-то пугает. Она пугает его. Она должна притянуть его к себе, сказать правду.
- Возьми в морозилке мороженое, - говорит она. - Возьми все, что хочешь. Почитай комиксы "Дональд Дак". Разбуди меня, если кто-то придет.
Мальчик не спорит. Он берет из холодильника мороженое и идет к себе.
Мария запирает входную дверь и отключает телефон. Иначе она сломается.
Она опять идет в ванную и достает снотворное. Глотает таблетки и идет в спальню.
Потом она не простит себе этого. Она многого себе не простит.
Перед тем как заснуть, она видит лесную тропинку - она идет по ней, и перед ней идет дочь.
Они что-то говорят про тебя, хочется ей крикнуть, но это неправда.
Дочь оборачивается и непонимающе смотрит. В этом воспоминании ей пять лет. Каждый волосок, каждая черточка в ее лице такие ясные.
Иди к маме.
Да, она идет.
На мгновение, всего лишь на секунду, боль, безумие и яд, которые ввели полицейские своими словами, исчезают.
Потом все вернулось.
С этой болью Мария и заснула, крепко сжав кулаки.
* * *
По этой черной воде можно пройти. От нее ждут этого. Ноги, которые пройдут по воде, - ее ноги; на них ее старые ботинки.
В своей обычной куртке, в обычных брюках на опустошенном, скорбном материнском теле, с будничными словами на устах, с запахом обычного мыла, с прежними заколками, с прежними родинками, с прежним именем и прежней походкой она пройдет по этой черной воде.
Все то же самое, все ее старое. Только глаза не ее. Они видят страшный мир. Каждая пылинка, каждая мельчайшая частица которого изначально ложна, порочна и немыслима. Это насмешка. В сутках столько же часов, как и прежде. На деревьях растут листья. Солнце поднимается и заходит.
Да, все двигается дальше, ничего не остановилось, время не остановилось. Все повседневные дела совершаются так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло. На черной воде стоял стол с завтраком. Звонил телефон. Люди с берега кричали самые странные вещи. Они все должны выслушать, он и она; жрец и жрица скорби.
Хотят ли они увидеть человека, который сбил их дочь? Он был в отчаянье. Поможет ли это им?
Нет. Какой смысл встречаться с человеком, которого можешь только ненавидеть?
Ах, вот оно что, он не мог ее видеть. Ах, вот оно что, на дороге было дерево и живая изгородь. И скорости он не превышал.
Нет уж, спасибо, мы предпочитаем все же ненавидеть его; нас можно понять?
Приходили их друзья и друзья дочери. Они всем им предлагали кофе. Во всех этих друзьях их не устраивало только одно, но существенное обстоятельство: никто из них не был их дочерью. Рука, стучавшая в дверь, не была рукою дочери. Подавить отравление не удавалось. Оно было в каждой клетке их тел, оно пропитывало весь мир.
Марию не отпускала мысль: как это могло случиться, кто допустил это.
* * *
Мальчик вошел в кухню. Держался он неуклюже, подростковый лоб блестел.
- Можно с вами поговорить? - спросил он.
- Да, конечно, - любезно ответила Мария. - Хочешь чего-нибудь?
- Нет, спасибо, я хотел только поговорить. - Он сел.
Оба молчали. Пела синица, та самая, которую ей хотелось пристрелить. Оба долго молчали. За окном ветер шебуршил густую листву каштана. Беззаботный игривый летний ветерок взъерошил волосы на голове у мальчика. Он пригладил их. Мальчик покусывал нижнюю губу. Зовут его Петер.
- Я не могу спать по ночам, - сказал он наконец.
Было бы странно, если б мог, подумала Мария; чего он ожидал? Бой-френд Ины. Мария недолюбливала его, и он избегал ее. Его родители тоже никак не давали о себе знать. Хотя они никогда в жизни не виделись. И тем не менее.
Сразу после похорон мальчик сбежал. С сухими глазами.