Та, казалось, не слышала. Они обступили ее. Поблизости росла сирень, и запах бабки смешивался с благоуханием цветов. Аромат был тошнотворный.
Лейла прочла надпись у нее на лбу. "Христос. Пан Кратер. Луриэль". Что это значит?
- Ты где живешь? - спросила Тессан.
- Моисей Авраам Леопард, - ответила та. - Солнечный Плексус.
Под надписью белело лицо, будто покрытое восковой оболочкой. Зубов у нее почти не было. Изо рта воняло ворванью, как от китовых скелетов в музее. Где-то в глубине нее жил большой дохлый кит. Да, у нее внутри находилось черное, как смоль, море, полное гниющих чудищ. Она служила всего лишь вратами; входа вовнутрь следовало опасаться.
- Пошли, - сказала Элиф. - Это просто несчастная старуха.
В общем-то так и было. Сестра змеиного племени была старая, худая женщина с тощими запястьями. Она такой же человек, как они. Но от этого было не легче.
- Ты здесь живешь? - спросила Мадде и показала на игрушечный домик. Ты печешь куличики из песка и ешь их?
Вдруг они плотно столпились вокруг, и, поскольку она явно не хотела, чтобы до нее дотрагивались, ей пришлось отступить на детскую площадку. Теперь она молчала. Взгляд блуждал, при дыхании она издавала тихие хрипы.
"Сейчас что-то случится, - подумала Лейла. - Они чего-нибудь натворят". И у нее появилось непонятное желание; толстая противная почка расцвела в груди: "Сделай ей больно, уничтожь ее". Она почувствовала, будто она, Лейла, больше не была самой собой. Кто-то другой вылез из нее наружу, отодвинув ее в сторону, словно сама она была всего лишь ширмой.
- Что у тебя под шапкой? - спросила Тессан.
- Защити меня, Господи Иисусе, от змеиного укуса.
Вдруг Мадде сорвала с нее шапку. У Змеюки был маленький череп с редкими волосами, которые она, похоже, никогда не мыла. Хрупкая семенная коробочка. Она скулила, как щенок, пытаясь прикрыть макушку одной рукой, а другую протянула за головным убором.
Взяв шапку, Мадде скорчила гримасу. Она бросила ее за забор, в колючие кусты. Кусочек блестящей фольги зацепился за ветку. "Все это мне снится", подумала Лейла.
Не переставая скулить, Змеюка попятилась и упала, споткнувшись о бортик песочницы.
Она лежала, а из головы у нее текла кровь.
Эмель вскрикнула и закрыла лицо руками.
- О черт! - воскликнула Тессан.
Змеюка лежала без движения, только чуть-чуть вздрагивала.
Они отпрянули.
- Наверно, надо вызвать "скорую", - сказала Пу.
- Она не могла серьезно пораниться, - сказала Элиф. - Должно быть, на бортике был маленький камешек.
- Да она просто притворяется, - сказала Мадде дрожащим голосом.
Тессан подошла поближе:
- Эй, слушай, что с тобой?
И она попыталась разглядеть рану.
Тут Змеюка резко села, обхватив руками макушку:
- Иисус Мария, Дух Святой,
Моисей Авраам Леопард
Уран, Сатанурн со Сраной Планетой!
Она поднялась, обнаружила в кустах свою шапку, фольгу и потянулась за ними рукой, казавшейся неестественно длинной, потом с молниеносной быстротой надела шапку и проскользнула в домик, как будто она и вправду жила там.
- Уриэль-Габриэль-Жопиэль-Змеэль,
Богиэль, Иисус Христос в хлебе и вине! - послышалось оттуда.
- Сматываемся, - выдавила из себя Лейла.
* * *
Она пыталась заснуть. Она представляла себе, что лежит в теплом песке под ясным голубым небом.
Но тело никак не могло угомониться, как будто в нем повсюду засели маленькие осколочки. В комнате было душно.
Когда они пришли, мама приготовила для них кучу разных бутербродов с домашним хлебом. Аппетита ни у кого не было.
Мама великодушно оставила их одних.
У Лейлы на ночном столике лежал номер детского журнала, но никто не стал дразнить ее за это.
Они только хотели поскорее улечься: Лейла в кровать, Мадде на матрасе для гостей, Тессан на тканом ковре, Пу в спальном мешке, а Элиф, Эмель и Нинни - в общей комнате на диване, на широких диванных подушках и на розовом пуховом пальто.
Мадде, Тессан и Пу спали.
У Лейлы перед глазами маячила Змеюка. Исписанная синими каракулями, она на все бросалась. Лоб ее был окровавлен, а губы что-то бубнили. Ее запах, как зараза, засел у Лейлы в ноздрях.
"Я ни в чем не виновата", - думала она, но чувствовала себя так, будто все произошло по ее вине. Непонятное желание обрело форму, ее охватила злоба. Может, бабка потеряла сознание, там, в домике. И теперь лежит без чувств, возможно, мертвая.
Но она же встала. Она же забрала свою шапку.
Все равно. Ее проклятие лежит на мне.
Лейла прокралась из своей комнаты в гостиную.
Нинни тихо, по-щенячьи посапывала на розовом пуховом пальто. Одна из близняшек спала на диване, волосы черным каскадом перекинулись через край. Другая ворочалась на полу, пытаясь сдвинуть три разъезжающиеся диванные подушки.
- Эмель? - шепнула Лейла.
Та, что не могла заснуть, посмотрела на нее.
- Элиф, - поправила она, встала и вышла к Лейле. - Мне снилась всякая гадость, мне плохо.
Они прокрались на кухню. На улице уже светало.
- Что тебе снилось? - спросила Лейла.
- Такая мерзость, что лучше не рассказывать. А ты вообще спала?
- Я все время думаю про Змеюку. А вдруг она лежит там в обмороке.
- Хочешь, пойдем посмотрим, - предложила Элиф.
На улице было прохладно; ласковый ветерок дул им в лицо. Пахло сиренью, невинностью и чистой надеждой.
- Мне плохо, голова раскалывается, - сказала Элиф. - А вдруг она до сих пор там и сейчас не спит?
На детской площадке, окруженной живой изгородью из колючих кустов шиповника, было тихо и пустынно. Был ли там кто-то?
Нет, в домике зияла пустота. На стене светились те же самые неразбочивые граффити. На песке в песочнице было полно следов, как будто старуха плясала там в своих золотых туфлях. Несколько темных пятен крови осталось на деревяшке песочницы. На ветке повис маленький кусочек оловянной фольги.
Элиф легла на деревянную скамейку.
- Мне так хреново, - снова сказала она. - Я чуть-чуть полежу. - Она закрыла глаза.
Лейла на осмелилась возразить. Она посмотрела на домик. Его пустота манила, как открытый колодец. Она не могла ничего с собой поделать и проползла вовнутрь. Там было прохладно и сыро, от песка веяло ледяной старостью. Там тоже валялся обрывок фольги. Мелкая монетка за переправу. Ей не хотелось прикасаться к ней.