Немного позже, включив запись, она услышала голос девочки: "Привет! Это Мю, ты хотела меня фотографировать; перезвони мне как можно скорее, я могу позировать на этой неделе почти в любое время, кроме среды и пятницы. Ах да, в субботу я тоже никак не могу".
"Могла бы сказать, что свободна только в четверг", - подумала Марика. Ей стало не по себе от этого голоса. В нем было что-то ускользающее. Она почувствовала, что ей трудно заставить себя позвонить по номеру, который оставила Мю.
Надо поскорее отделаться от этого. Она набрала номер, и Мю ответила. Теперь ее голос был хрипловатым и напряженным, как будто она только что откуда-то прибежала или у нее что-то болело.
Они договорились встретиться в четверг в мастерской.
"Что ж, посмотрим", - подумала Марика, легкое беспокойство не сразу улеглось.
* * *
Посреди ночи Марика проснулась, рывком села и подумала: "Фен!"
Накинув одежду, она сунула в сумку дорожный фен, быстро спустилась к машине и поехала по пустынным ночным улицам в мастерскую.
Она нетерпеливо отперла дверь, зажгла свет и вошла.
Тюльпаны с вытянутыми шеями и закрытыми чашечками походили на капризные слепые цветы-змеи, а их лепестки сложились как губы, нехотя цедящие какое-то сдавленное крошечное "о".
Марика сбросила с себя пальто. Включила в розетку фен.
Затем, взяв одну из маленьких закрытых цветочных головок, просто-напросто разогнула лепестки пальцами.
Ей было немного совестно. Но что же делать, ведь цветы все равно вот-вот увянут.
Щелкнув выключателем фена, она направила струйку маленького шумного сирокко прямо в бутон, который тотчас начал принимать именно ту форму, какая ей была нужна: лепестки шелковисто поблескивали, темнели и извивались, словно тонкая ткань на ветру.
Она отложила фен.
"Да что я, собственно, делаю?" - подумала она. И ее охватил почти суеверный страх в ожидании кары.
Но дело было сделано. "Во имя искусства совершались преступления и похуже", - улыбнувшись напомнила она себе, и в мыслях мелькнули какие-то горящие коровы в одном из фильмов Тарковского - говорят, знаменитый режиссер и в самом деле их поджег.
Все же этот поступок, не лишенный извращенности, ее немного встревожил. Это чувство породило в ней неожиданную энергию, и, сосредоточившись, она сделала серию снимков и тут же проявила их. Она отметила про себя, что некоторые из них, по всей вероятности, должны получиться совсем неплохо. И потом, не раздеваясь, потная, с воспаленными глазами, она заснула на маленьком диване в мастерской, как бывало много раз прежде.
* * *
В четверг Мю явилась, опоздав больше чем на полчаса, нервная и напряженная, но после чашки крепкого кофе немного приободрилась.
- Я мало спала, - сказала она. - Наверное, нам лучше отложить съемку до следующего раза. У меня синяки под глазами.
Вид у нее и вправду был болезненный. Марика объяснила, что речь пока идет о пробных снимках.
- Выходит, по-твоему, если я ужасно выгляжу, это не имеет значения? сказала Мю.
- Я не собираюсь снимать тебя для рекламы косметики, - сказала Марика.
Девочка была задета, она уставилась в пол.
- Я всю ночь не ложилась, письма писала, - сказала она.
- Вот как, - сказала Марика. - Если хочешь узнать мое мнение, добавила она, - то я думаю, что в тебе есть и красота, и своеобразие.
- Только нос и уши подкачали, - сказала девочка.
"Пожалуй, все будет не так просто", - подумала Марика.
- Не хочешь немного оглядеться в мастерской? - предложила она.
Мю ходила по мастерской и смотрела, но мысли ее, похоже, витали где-то в другом месте. Увидев старые фотографии Марики с показов мод, она явно оживилась и совсем опешила, узнав, что Марика была фотомоделью. Да еще в Париже!
Марика привыкла к такой реакции. Многим, казалось, с трудом верилось, что она добровольно оставила выгодную карьеру модели, чтобы самой стать фотографом, имея в качестве начального капитала лишь деньги, накопленные за годы работы во Франции. Большинству обычно хотелось услышать истории о том, какая это была жизнь: ужасная, великолепная, одурманенная кайфом, суровая, легкомысленная. Использовали тебя или ты сама командовала другими? Об этом хотелось узнать всем.
Но нельзя предлагать себя другим, как разменную монету. Всем не обязательно знать, из какой трясины ты себя вытащила. На свете слишком много тех, кто с удовольствием бередит чужие раны, поскольку собственные причиняют им слишком сильную боль.
Такие люди любят повторять: "Ей здорово повезло в жизни, но в глазах у нее столько печали".
"Господи, дай им зеркало, мягкую игрушку и боксерскую грушу".
Но девочке она сказала только:
- В жизни все зависит от того, что ты за человек. Но такую жизнь, как была у меня, долго не вынесешь. По крайней мере, если с самого начала не особо веришь в себя.
Она заметила, что девочка немножко оттаяла, когда услышала о вере в себя. "Девочка"... Впрочем, сколько ей может быть лет? Почему она называет ее про себя "девочка"? Ей наверняка уже больше двадцати.
Другой фотографией, вызвавшей у Мю неподдельный интерес, был портрет мужчины.
- Какой классный, - сказала Мю. - Кто это?
- Это мой... - Марика запнулась, она никогда не знала, как обозначить Педера. - Это Педер, - сказала она. - Мой самый лучший друг.
- Ясно, значит, просто приятель, - сказала Мю.
- Да нет, - беспомощно ответила Марика.
- Ага, значит, это твой парень, - решила Мю. И, увидев смущенное лицо Марики, добавила: - Он что, женат на другой? - В голосе звучало участие.
- Нет, что ты, - сказала Марика. - У него нет другой.
- Вы живете вместе?
- Нет, - ответила Марика. - Он на месяц уехал в Данию, снимает фильм.
- На месяц! - воскликнула Мю. - Представляю, как ты по нему скучаешь.
Марика чувствовала себя так, словно ее намалевали в углу краской романтичного розового цвета, из большой жестянки. Чтобы вырваться из этого образа, она должна была совершить остроумный словесный прыжок самурая, но у нее не было желания играть в такую игру с Мю, которую она едва знала.
Поэтому она просто прошла через комнату и, достав три последние фотографии с тюльпанами, подозвала Мю и попросила сказать, что она о них думает.