На «Зинкенсдамм» вошла компания малолетних пятничных гуляк. Они тащились через весь вагон, в глазах у них греховно горела анархия, а ноздри хищно раздувались. «Зиг хайль, зиг хайль!» И они хотели, чтобы все повторяли за ними.
На следующей станции девочки перешли в другой вагон.
Они уселись на коленях друг у друга; сгущенное соцветие ароматов чипсов и парфюмерии наползло на одетого в строгий костюм джентльмена, который до этого сидел в задумчивости один. Он поднял глаза и посмотрел на них с каким-то смущенным любопытством.
— Только не думайте, алкоголя мы не употребляли, — заметила Элиф.
— Мы просто молодежь, — сказала Пу жалобным тоненьким голоском какого-нибудь звереныша из диснеевского мультфильма. — Мы как раз и есть те самые подростки, которым обычно некуда пойти.
— Но куда-то вы все-таки направляетесь, — сказал мужчина.
Он был по-настоящему изысканным и походил на героя британского телесериала, повествующего о непростой дилемме богатых аристократических семей, решение которой требовало известной сдержанности. Было удивительно, что он заговорил с ними.
— Может, в Хинсеберг?[17] — спросила Мадде.
Мужчина улыбнулся. Зубы у него были ровные и белые, как мел.
— Не думаю, — сказал он. — Во всяком случае, надеюсь, что это не так.
— Очень мило с вашей стороны, — проговорила Пу, улыбнувшись ему своей блестящей металлической улыбкой.
Остальным она сказала:
— Мы ему нравимся!
— Если хочет, может о нас позаботиться, — бесстрашно хихикнула Тессан, а Пу добавила:
— Иначе придется тащиться в го-о-ород.
— Не советую, — серьезно возразил он. — Мало ли что может случиться в такую ночь.
— А что нам делать? — с надрывом произнесла Эмель.
— Может, вы пригласите нас к себе домой? — продолжила Тессан свое обворожительное наступление.
Мужчина снова улыбнулся быстрой веселой улыбкой. Он как-то смущенно посмотрел на свои руки. На мизинце у него было дорогое кольцо с печаткой; на нем все было дорогое.
Он поднял глаза.
— Идет, — ответил он.
Они сошли на «Эстермальмсторг». Он не шутил, он действительно пригласил их к себе. Даже Мадде позволила себя уговорить. Он обещал угостить их бутербродами. «А это не опасно?» — думала Лейла. Но все-таки их семеро.
«К. Б.» — так он просил называть его. Как послушные, но вышедшие из положенного возраста бойскауты, они шагали за ним по перрону.
Молодой русский парень с вьющимися волосами и жаждой приключений в глазах играл на синтезаторе и пел, стоя прямо напротив эскалатора. Девочки завороженно смотрели, как К. Б., улыбнувшись, положил ему в коробку сотенную купюру.
— Калинка, калинка… — Русский перестал петь и низко поклонился. К. Б. остановился.
— Go on singing, — сказал он. — Go on singing.[18]
«Это наверняка очень хороший музыкант, — подумала Лейла. — Он, несомненно, пользовался успехом в России».
У выхода из метро лежал лохматый нищий, перед которым стояла табличка, написанная от руки: «Я бездомный».
Ему в шляпу К. Б. ничего не положил. Лейла задумалась о том, хороший он человек или нет.
Как бы то ни было, лучше уж оказаться в его руках, чем угодить прямо в когти людей со спидозными иглами.
В квартире у К. Б. все было очень строгим. Все цвета словно перемешались с рисовой мукой: светло-серый, светло-зеленый, светло-желтый. У него были светло-серые кожаные диван и кресла, дорогая тренажерная установка. Он показал им висевшие на стенах подлинники картин. А еще у него были две абсолютно одинаковые литографии какого-то Миро, он находил ужасно забавным то, что одна из них была подделкой, но невозможно было определить какая.
Музыкальный центр у К. Б. суперсовременный, они такого еще не видали, и еще у него был телевизор с плоским экраном и кристальным изображением.
Он работал в суде. Мадде тотчас решила, что он полицейский. Она обличительным тоном заметила, что приятелю ее двоюродной сестры, миролюбивому антирасисту, полицейский дал по яйцам.
Лейле стало стыдно.
Но К. Б. в ответ только дружелюбно объяснил, что он адвокат.
— Будете минеральную воду? — спросил он и провел их в кухню. Он достал все, что нужно для бутербродов, а также выставил блюдо с экзотическими тропическими фруктами. В два других блюда они выложили чипсы.