— До чего же дебильный вечер, — подытожила Пу.
Тессан застыла. Взгляд ее был устремлен куда-то в конец перрона. Казалось, она наблюдает за чем-то отвратительным, но жутко интересным. Лейла посмотрела в ту сторону и увидела странную фигуру, двигавшуюся по направлению к ним вдоль перрона. Люди перед ней расступались. На женщине был старый коричневый плащ, и она, извиваясь, пробиралась вперед, огибая группки одетых в летние платья людей. И хотя на ногах у нее красовались золотистые босоножки, на голове была толстая вязаная шапка серо-зеленого цвета. Она пришла из другого времени года, словно залежалась под прелой листвой и вобрала в себя холод и зловещую скрытность спящих змей.
Когда она подошла поближе, на лице стали различимы знаки, синие надписи на лбу и на щеках.
— Ни фига себе, — сказала Пу. — Да она из психушки сбежала.
— Она похожа на змею, — прошептала Лейла.
Сзади послышался шум прибывавшего поезда, похожий на звуки прибоя. Женщина находилась совсем близко к краю платформы.
— Только бы она не прыгнула, — сказала Элиф. — Сумасшедшая.
А Лейла пришла в ужас от собственной мысли: «Надеюсь, она это сделает».
— Пускай прыгает вместо меня, — сказала Мадде.
Но ничего не случилось. Змеюка вошла в другой вагон, бубня и извиваясь.
Прежде чем сесть, Лейла не удержалась и мельком взглянула на нее сквозь стекло между вагонами.
Они вышли на станции «Абрахамсберг».
— Какое привлекательное место, — сказала Тессан.
— Смотрите, — заметила Нинни. — Она тоже вышла.
«Зачем? — подумала Лейла. — Это как-то связано с нами?»
Змеюка уже подошла к эскалатору. Она обернулась, махнула рукой, что-то пробормотала и исчезла.
— Вы видели, что у нее под шапкой? — спросила Эмель. — Фольга.
Они еще постояли на станции, так как Лейла велела всем пожевать зубной пасты, чтобы от них не пахло вином.
— Может, нам еще в трубочку подуть, — разозлилась Пу.
Вяло, со вздохами они плелись в гору вслед за Лейлой.
Преодолев половину пути, они опять увидели Змеюку. Она будто и вправду увязалась за ними и теперь поджидала их во всей своей отвратительной неприглядности, как символ их испорченного вечера. И теперь им надо было пройти мимо нее.
Она стояла на тротуаре прямо у входа на старую детскую площадку с песочницей, домиком и железной установкой, чтобы лазать.
Они подошли. Бабка не двигалась. Она повернулась к ним. Лейла увидела, что синие каракули у нее на лице на самом деле были словами, написанными, по всей видимости, шариковой ручкой.
На лбу она нарисовала себе крест. Надписи были на щеках и, наверно, по всему телу. Из-под бесформенной шапки торчала фольга вперемешку с клоками крашенных в крысиный цвет волос. Оказавшись рядом, они почувствовали, что от нее воняет.
Старуха бубнила:
— Габриэль, Микаэль, Уриэль, Ариэль, Господи Иисусе, сохрани меня от змеиного укуса.
— Какая еще змея, — сказала Тессан. — Сама ты змея.
Та, казалось, не слышала. Они обступили ее. Поблизости росла сирень, и запах бабки смешивался с благоуханием цветов. Аромат был тошнотворный.
Лейла прочла надпись у нее на лбу. «Христос. Пан Кратер. Луриэль». Что это значит?
— Ты где живешь? — спросила Тессан.
— Моисей Авраам Леопард, — ответила та. — Солнечный Плексус.
Под надписью белело лицо, будто покрытое восковой оболочкой. Зубов у нее почти не было. Изо рта воняло ворванью, как от китовых скелетов в музее. Где-то в глубине нее жил большой дохлый кит. Да, у нее внутри находилось черное, как смоль, море, полное гниющих чудищ. Она служила всего лишь вратами; входа вовнутрь следовало опасаться.
— Пошли, — сказала Элиф. — Это просто несчастная старуха.
В общем-то так и было. Сестра змеиного племени была старая, худая женщина с тощими запястьями. Она такой же человек, как они. Но от этого было не легче.
— Ты здесь живешь? — спросила Мадде и показала на игрушечный домик. Ты печешь куличики из песка и ешь их?
Вдруг они плотно столпились вокруг, и, поскольку она явно не хотела, чтобы до нее дотрагивались, ей пришлось отступить на детскую площадку. Теперь она молчала. Взгляд блуждал, при дыхании она издавала тихие хрипы.
«Сейчас что-то случится, — подумала Лейла. — Они чего-нибудь натворят». И у нее появилось непонятное желание; толстая противная почка расцвела в груди: «Сделай ей больно, уничтожь ее». Она почувствовала, будто она, Лейла, больше не была самой собой. Кто-то другой вылез из нее наружу, отодвинув ее в сторону, словно сама она была всего лишь ширмой.