Девочка села и враждебно уставилась на цветы.
— Чего ради мне цветы? По-моему, у меня сегодня не день рождения.
— Когда на душе грустно, бывает приятно посмотреть на цветы, осторожно попробовала Марика.
Дотянувшись до букета, девочка выхватила фрезии из вазы и тут же растерзала их. Она смотрела на цветы так, словно перед нею был повергнутый враг.
— Йорген дарил мне цветы, — сказала она злобно. — Он дарил мне цветы, теперь не нужны мне никакие цветы.
И заплакала.
Марика окончательно растерялась. Она посмотрела в окно. «Неужели у девочки больше никого нет? — подумала она. — Никого, кроме меня, кому она могла бы поплакаться? Или сидящая в ней фурия всех распугала?»
— Послушай, — сказала Марика. — А нет ли кого-нибудь, у кого ты могла бы пожить?
— Моя лучшая подруга сейчас в Англии, — сказала Мю.
— А где твои родители, они в городе?
— Мои родители, — фыркнула Мю. — Видеть их не могу.
«Так я и знала, и на то наверняка есть своя причина», — подумала Марика. В одном она была уверена после выходки с фрезиями: лично она не в состоянии справиться с той фурией, которая сидит в Мю.
Она обернулась.
— Послушай, — сказала она. — А ты не пробовала с кем-нибудь посоветоваться, я хочу сказать…
— Ясно, ты хочешь упечь меня в психушку, — сказала Мю. — Думаешь, я сумасшедшая.
Девочка разразилась хохотом, который, пожалуй, только подтверждал это предположение.
На что нам дан язык? На что слова?
Марика посмотрела на девочку, на ее лицо, на разбросанные по кровати и по полу фрезии.
— У меня есть телефон хорошего психотерапевта, — сочла она нужным сказать.
— А кто ему будет платить? — огрызнулась девочка.
Она права. Этот хороший психотерапевт берет шестьсот крон в час. И Марика подумала в отчаянии: «Я дам ей десять тысяч, дам ей пятнадцать тысяч…» Но тут же поняла, что ничего не выйдет. Такой дорогой подарок это почти что покушение на чужую свободу, этот подарок не поможет, если она вообще согласится принять его.
Лицо Мю опять сморщилось от слез.
— Ты просто хочешь отделаться от меня, — сказала она. И тут у нее вырвался отчаянный вопль: — Я думала, ты мне друг, а теперь ты хочешь отправить меня к терапевту! Убирайся, слышишь, убирайся к черту, нечего стоять здесь и делать вид, будто ты все понимаешь, ничего ты не понимаешь, у тебя же все окей, вот и иди домой и фотографируй свои мертвые тюльпаны, а меня оставь в покое!
— Я… — начала Марика.
— Вали отсюда, — кричала Мю. — Я не шучу! Ты просто говно!
И Марика ушла. Она не хотела уходить, но ноги сами понесли ее к двери, на лестницу, из дома к машине.
От Мю известий не было. Марика места себе не находила. Девочка могла покончить с собой, думала она, наверное, надо было заставить Мю пойти с ней в экстренную психиатрическую помощь. Несколько раз она уже была готова набрать ее номер, но, так или иначе, ничего этого не сделала.
И это она, Марика, которая была открыта всему, которая все понимала. Теперь она даже и представить себе не могла, что девочка еще раз ввергнет ее в свой мрачный мир.
Прошло несколько месяцев.
В сентябре она получила открытку. На ней стоял штемпель Парижа и была изображена церковь Сакре-Кёр.
«Привет, Марика, — значилось в открытке. — Я здесь с Класом Фредериком, он за все платит. Нам очень хорошо. Прости, что не дала о себе знать, между нами все было как-то не так, и, наверное, я не могла бы дать тебе то, что ты хотела. Извини. Желаю успеха с твоими фотографиями. Может, как-нибудь увидимся. Мю».
Марика удивленно рассматривала открытку: «Дать тебе то, что ты хотела»?
Кто из них давал, а кто хотел получить?
Она кружила по комнате, раздраженная и взволнованная.
Она еще раз перечитала открытку. «Клас Фредерик», — надолго ли это? Дарит ли он ей цветы? Может ли он справиться с ней, когда она выпускает когти? Кто будет следующим?
Марика стояла и смотрела на открытку, озадаченная и погруженная в свои мысли.
«Сакре-Кёр», — подумала она с чувством, в котором безнадежно перемешались нежность и враждебность.
Разумеется, она выбрала Сакре-Кёр.
Разумеется, она выбрала Сакре-Кёр.
Перевод О. Анисимовой
Выходной Хелены Петрен
«Это еще кто?» — спросила она себя, посмотрев в то утро в зеркало. Конечно же она знала, что это Хелена Петрен, что она — Хелена Петрен, или, во всяком случае, будет Хеленой Петрен, когда оденется и накрасится. Но иногда с утра все кажется чужим, даже собственное имя. Сложно сказать, забавно или трагично это ощущение. Она решила, что немного забавно.