— Тревис, ты забыл, как мама и папа относятся к диким животным?
— Они не животные, Кэлли. Они птицы. Совсем другое дело.
— Ничего подобного. Птицы относятся к классу Позвоночных, царству Животных.
— Не понимаю, что это значит, но, черт возьми, орут они здорово.
Да, орать они были мастера. То ли визг, то ли писк, и по крайней мере на шесть октав выше, чем я могла бы спеть. Я вошла вслед за Тревисом в амбар, где он хотел устроить птенцам дом. Но пронзительные крики Голубки и Сойки немедленно привлекли внимание кошек. Они встали в кружок — глаза горят, хвосты подергиваются.
— Пошли в курятник, — предложила я, — там они будут в безопасности.
В курятнике крепкая крыша, ни кошкам, ни енотам, ни ястребам не добраться.
Мы взяли деревянную коробку с очесами от Белоснежки, маминой любимой овцы, и уложили птенцов в их новый дом. Они настойчиво, без перерыва, требовали пищи. Два разинутых рта, за которыми маленькие тельца почти не видны. Птенцы замолчали, только набив до отказа клювы мягкой мешаниной из куриного корма. Их крылышки трепетали от волнения.
— Думаешь, надо дать им попить? — спросил Тревис.
— Ну, вреда не будет.
Тревис сунул палец в поилку и стряхнул пару капель воды в открытые клювики. Птенцам это понравилось, насколько я могу судить.
Обиженные куры толпились в дальнем конце загородки и в ужасе кудахтали. Устав от шума, Тревис накинул на птенчиков свой шейный платок, и в искусственной темноте они наконец замолчали.
А на следующее утро случилась беда. Мы нашли Голубку, меньшую из двух птиц, мертвой. Ее сестричка (или все-таки братец?), не обращая внимания на трупик, вопила во все горло, выпрашивая завтрак. По виду Тревиса можно было подумать, что случившееся — величайшая трагедия в нашей семье.
— Я ее убил! — он чуть не плакал. — Надо было остаться с ними. Бедная Голубка, это я во всем виноват.
— Ты ни при чем, — заверяла я в напрасной попытке утешить брата. — Так всегда бывает со слабыми. Тут ничем не поможешь, выживает самый приспособленный. Закон Матушки-Природы.
Ничего не поделаешь, придется устроить похороны. «Бедная Голубка» будет предана земле. За несколько лет на задах коптильни образовалось что-то вроде кладбища. Печальный клочок земли, память о провалившихся экспериментах. (Я бы предпочла оставить Голубку на съедение муравьям и жукам, они бы все до косточек обглодали, выйдет прекрасный скелет для изучения, но Тревис был так несчастен, что я не решилась это предложить.)
Мы устроили в одной из моих сигарных коробок гнездышко из скомканных газет и уложили туда тушку. Скорбь Тревиса оказалась такой заразительной, что я чуть не начала извиняться за слишком жизнерадостный рисунок на крышке коробки — танцующую леди в красном платье и мантилье. Он вырыл яму и нежно опустил яркий гробик в темную землю.
— Кэлли, хочешь что-нибудь сказать?
Я смутилась.
— Сперва ты, ты ее лучше знал.
— Ладно. Голубка была хорошей птичкой, — произнес Тревис после паузы. — Любила покушать. Старалась изо всех сил. Она так и не научилась летать. Нам будет не хватать тебя, Голубка. Аминь.
— Аминь, — подхватила я, чтобы сказать хоть что-то.
Интересно, можно молиться за мертвую птицу?
Тревис засыпал яму и утрамбовал землю. Кажется, все. Я повернулась, чтобы уйти.
— Погоди, надо отметить могилу.
Мы нашли гладкий камень, и Тревис задумался, как выцарапать имя птенца. Зазвонил колокольчик, призывая к завтраку.
— Потом вернешься, — сказала я.
Дала ему носовой платок, обняла за плечи и повела домой.
За столом мама заметила распухшие красные глаза Тревиса и ласково спросила:
— Что случилось, милый?
— Одна из моих голубых соек умерла сегодня ночью, — промямлил Тревис, не поднимая глаз от тарелки.
— Одна из кого? — мама подняла голову и уставилась на сына блестящими, похожими на бусинки глазами. В этот момент она сама была так похожа на птицу, что я чуть не захихикала вслух.
— Я нашел двух птенцов сойки, и один из них ночью умер.
— Да, ты так и сказал, но я ушам своим не поверила. Сколько раз мы это обсуждали?
Дедушка выбрал именно этот момент, чтобы очнуться от своей обычной задумчивости.
— Северо-американская голубая сойка, Cyanocitta cristata, семейство врановых, включающее ворон и воронов, встречается только в Новом Свете. Отличается любопытством и сообразительностью, прекрасно подражает любым звукам, ее даже можно научить говорить. Некоторые исследователи думают, что сойки такие же умные, как попугаи. Многие индейские племена считают соек хитрыми, нахальными и жадными, но в то же время изобретательными и сообразительными. Говоришь, ты нашел голубую сойку, мальчик мой?
Тревис приободрился.
— Да, сэр, но это еще птенец.
— В таком случае придется заботиться о нем и когда он станет взрослым. Сойки могут прожить десять лет или даже больше. Да, они долгоживущие птицы.
И дедушка вновь углубился в недоеденную яичницу и глубокие думы.
Мамины глаза метали молнии. Ей явно хотелось убить дедушку, но заговорила она с Тревисом.
— Мы договорились, что в доме больше не будет диких животных. Так или не так?
— Да, мэм.
— Ну и?
— Ну… я…
Я бросилась на защиту брата.
— Они же совсем малыши. Птенцы бы погибли. А так одного удалось спасти.
— Кэлпурния, помолчи. У Тревиса есть язык.
— Да, Кэлпурния, — Ламар подавил смешок. — Позволь птенчику говорить за себя. Конечно, если он не расплачется.
Мама повернулась к Ламару.
— Ты все сказал? Да? Я так и думала.
Ох, Ламар, когда ты стал таким вредным? Почему? И более важный вопрос — что с этим делать?
Тревис собрался с силами.
— Я устроил его в курятнике, мамочка. Обещаю, он никому не помешает.
Интересно, кто-нибудь еще заметил? Тревис не называл маму мамочкой лет с восьми. Она немного смягчилась:
— Милый, они всегда мешают.
— Только не в этот раз, обещаю.
— Ты всегда обещаешь.
Мама потерла виски, и по этому жесту я вдруг догадалась, что Тревис, мамочкин солнечный мальчик, снова добился своего.
Конечно, Сойка быстро привязалась к своему владельцу. Она очень похорошела — оперилась, стала совсем голубой, но вот ее искалеченное крыло так и не выправилось. Мы с Тревисом не раз пытались зафиксировать крыло, но Сойка моментально превращалась в пушистый голубой шар из перьев — неистовый, бьющийся, вопящий (ха!). Оказалось, что сумасшедшие взмахи крыльями идут птице только на пользу, Сойка с каждым днем становилась крепче и даже научилась летать, но только по кругу — более сильное левое крыло заставляло ее кружить по часовой стрелке.
В основном Сойка обитала в курятнике, но иногда Тревис брал ее «погулять». Птица ехала у него на плече или перелетала с одного дерева на другое. Сойка стала замечательным имитатором. Она научилась кудахтать как курица и кукарекать как наш петух, Генерал Ли, заставляя бывшую гордость курятника без толку метаться по двору в поисках невидимого соперника.
У Сойки отросли красивые перышки, но голос приятнее не стал. Когда ее разлучали с божеством — Тревисом, — она в гневе взывала к небесам. Ее хриплые крики были слышны даже в столовой, а ведь до курятника было добрых пятьдесят ярдов. Мы предпочитали ничего не замечать.
Тревис купал Сойку в неглубоком корыте с теплой водой, и она в восторге била крыльями. Они все больше времени проводили вне дома. Мы привыкли видеть Тревиса с белыми подтеками на плечах, к негодованию нашей служанки Сан-Хуаны. Брат даже брал Сойку в школу, когда мы рассказывали о внеклассных проектах, и имел громадный успех. Правда, мисс Харботтл отшатывалась всякий раз, как Сойка начинала кричать или бить крыльями, не без основания опасаясь за свое черное платье и высокую прическу.