Сначала мы смели всех, кто оказался перед нами, быстро продвигаясь и громя всё на нашем пути. Вскоре мы углубились не менее чем на 180 миль вглубь Австрии, где произошло большое сражение, перед которым противник собрал силы с целью предпринять последнюю отчаянную попытку сдержать наше победное продвижение. Вооружённые лучше, чем мои сослуживцы, да ещё и поддержанные германскими фронтовыми частями, они, конечно, преуспели. Разразилась долгая и ожесточенная битва, наконец, обе стороны с радостью позволили ей затихнуть, чтобы дать передышку своим сильно поредевшим войскам.
Но что касается непосредственно военных действий, я с того времени перестал участвовать в боях. Ибо вскоре после того большого столкновения армий вышел из строя, получив серьёзное ранение шрапнелью в обе ноги, а мою лошадь при этом разорвало подо мной на куски. Когда я очнулся, то был уже пленником в руках австрийцев, не ведающим о своей будущей судьбе, и, по правде сказать, не особо об этом беспокоился, так как испытывал мучительные боли.
Я вскоре понял, что те, кто взял меня в плен, были, в конце концов, не такими ужасными типами. Возможно, конечно, что ко мне отнеслись добрее из-за того, что я был офицером. (Не успел вам сказать, что за три дня до этого меня произвели в поручики за умелые действия на поле боя, которые доказали, что я могу принимать решения и командовать).
Но, так или иначе, должен сказать, что захватившие меня в плен были очень любезны и заботились о моих удобствах. Как только я пришёл в себя, мне сразу же подали чашку горячего кофе и, немного погодя, какие-то консервы, затем отправили санитарным поездом в Эстергом. Мои пленители, должен вам сказать, были на самом деле венгры, храбрые вояки и великодушные к поверженному противнику рыцари.
По прибытию в Эстергом меня поместили в госпиталь и без промедления прооперировали. Но эта операция оказалась не очень удачной, что меня весьма обеспокоило, потому что в таких случаях хирурги не тратили понапрасну время и тут же прибегали к ампутации. В начале войны врачи ещё не имели того опыта, который они приобрели со временем. Поэтому они не очень хорошо знали, что допустимо в послеоперационный период.
Вскоре после первой операции я перенёс ещё одну, затем другую. Но раны не заживали как следовало бы, и меня предупредили, что если вскоре дела не пойдут на поправку, мне придётся расстаться с ногами. Затем, когда я уже приготовился к худшему, меня перевели в другой госпиталь по соседству. Здесь меня не гак заботливо выхаживали, но, хотя вы найдёте это довольно странным, я был рад. Поскольку мои раны не считали такими страшными, меня поместили в отделение выздоравливающих, что на некоторое время развеяло мои опасения потерять конечности. Потому, что я был уверен, что, предоставленный самому себе, смогу, благодаря венгерским хирургам первого госпиталя, сам помочь своему выздоровлению. Я решил использовать некоторые принципы пассивных упражнений, с которыми знаком, и был положительно уверен, что результаты не могут оказаться бесполезными.
Так и случилось! Втайне от всех я стал воплощать свои идеи, продолжая ежедневно настойчиво трудиться до тех пор, пока, наконец, не смог пользоваться костылями и все страхи лишиться ног не улетучились. Естественная сила моего организма помогала быстрому выздоровлению и приближался день, когда я смогу, наконец, отказаться от костылей, чему я необычайно радовался. Будучи действительно выздоравливающим, я был направлен на легкие работы — ухаживать за другими пленниками, которые были нетрудоспособны, и так далее.
Когда я стал сильнее, мне дали другую работу, естественно, намного более тяжёлую. Я трудился на строительстве дорог и временных госпиталей для раненых с обоих фронтов, которые продолжали прибывать в несметных количествах. Из этого мы могли понять, что волна сражений то накатывает, то отступает, и ни одна из сторон не может заявить о решительном успехе.
Здесь, в госпитале-лагере для военнопленных, каким он являлся, я оставался в течение года. Его, конечно, усиленно охраняли, так что несколько попыток убежать закончились гибелью для тех, кто затевал эти смелые предприятия. Но это всё равно не удерживало некоторых сильных духом от решения попытать счастья при любой выпадающей возможности. И я был, должен сказать, в их числе.
С течением времени работа, которую нам давали, становилась всё тяжелее, а пища все хуже. В основном это были консервы, и большая их часть была заражена долгоносиком. Из-за всего этого наши физические и психические силы ослабли. Намного чаще, чем раньше, стали применяться наказания: отношение охранников менялось под влиянием вестей с фронта, где русские армии наносили урон главным силам. Слух о том, что наши скоро перевалят через Карпаты, вселил в нас радостную надежду, так как лагерь находился недалеко от них.
Будучи в заключении, я очень подружился с другим пленным, которого звали Ашаев, — парень, очень близкий моему сердцу, который, как и я, только и ждал подходящего случая, чтобы попытаться бежать. Но поскольку такой возможности не предоставлялось, или нам казалось, что она не появляется, мы решили приложить все силы, чтобы самим её организовать. Тайно мы спланировали наш прорыв на свободу.
Мы готовились в общей сложности три недели, и планы были хорошо продуманными. Сначала мы поняли, что нам понадобятся деньги, и кое-что из жизни заключенных подсказало нам, как их достать. Каждый вечер около семи часов лагерь закрывался, и всем заключённым полагалось ложиться спать. Конечно, они не оставались в постелях, а обыкновенно вставали и играли в азартные игры, причём это развлечение доставалось им огромными усилиями: бараки не освещались. Деньги для игры они зарабатывали различными ремёслами, к которым их приставили. Что касается меня, должен вам сказать, то, обучившись резьбе по дереву, я в самом деле весьма успешно справлялся с этим делом.
И вот тот охранник, который обязан был следить за освещением в лагере, был очень дружелюбно расположен ко мне. Сам он тоже являлся довольно сильным человеком, хорошим борцом, и благодаря этому у нас появились общие интересы. Более того, он был, как бы вы его назвали, бизнесменом. Он, как и любой другой человек, не был особым бессребреником, и любой благоприятный случай для того, чтобы сшибить и положить в карман лишнюю монету он использовал без малейшего колебания. Я хорошо это знал, и решил на этом сыграть.
Итак, при первой же представившейся возможности я отвёл его в сторонку и попросил потихоньку доставлять мне ежедневно немного керосина. Естественно, он тут же захотел узнать, для чего мне это нужно, и мне пришлось ему всё выложить. И то, что я поведал, ему чрезвычайно понравилось.
Я взялся обеспечивать освещение, которое требовалось для игроков, собирая каждую игру немалые деньги за эту услугу. Я смастерил небольшую масляную лампу из консервной банки и верёвочного фитиля, и для неё мне требовался керосин. Вот тут-то в дело должен был вступить он, и я был согласен делиться с ним доходами, если бы он мог снабжать меня соответствующим количеством необходимого товара. Не задумываясь о последствиях в случае поимки, он согласился.
Первая порция керосина поступила должным образом, и тем вечером я совершил великую сделку, собирая с каждого банка, как называли каждую комбинацию игроков, по пять копеек за игру. Эту лампу, должен сказать, разрешалось использовать, пока один человек держит банк. Как только он срывался, лампа отдавалась в пользование другой группе, также за пять копеек.
Таким способом я набрал довольно большую сумму, несмотря на соглашение делиться пополам с тюремщиком. И с этими деньгами в нашем распоряжении — нашем с Ашаевым, я тут имею в виду, — мы могли добыть другие вещи, крайне необходимые, если мы преуспеем с побегом. Одной из них был компас, другой — карта. Первое из упомянутого я смог добыть в лагерном магазине вроде столовой, вы бы, наверное, его так назвали. Это получилось не особенно трудно, компас-мелочь, игрушка, я сказал, что хочу повесить его на цепочку от часов.