Наконец он вернулся.
— Сторож ушёл на другую улицу! — шепнул Сёмка. — Разговаривает с караульным из магазина Стрекалова, там, где готовые вещи продают! Идём!
Впервые после слова «идём» у меня шибко забилось сердце и во рту пересохло.
— Ты что? Трусишь, может? — Сёмка дёрнул меня за рукав. — Ты не бойся! Я первый влезу.
— Да ты что! Ничуть не испугался! — соврал я.
Когда мы были уже у самого ломбарда, Сёмка сказал:
— Услышишь, что сторож идёт, вот под неё прячься! — и показал на круглую будку для афиш, стоящую около панели. — Тут дырка есть со стороны мостовой.
Будка чуть белела в темноте, и я очень удивился, что ни разу её не заметил, когда ходил к Храниду. Таких будок в городе было несколько. На них расклеивали афиши приезжавшие на гастроли в наш город театры. Представления они давали на открытой сцене в городском саду.
Сёмка был босиком, и я не слыхал ни звука, пока он шёл к тому месту забора, где было удобнее всего перелезть. Наконец раздался лёгкий шорох — я понял, что Сёмка перелез через забор.
Напряжённо я вглядывался в темень улицы. Никого не было. Только вдалеке вдруг засветилось окно. Потом послышалось лёгкое царапанье у ворот, и, чуть скрипнув, отворилась калитка.
— Иди! Тут только на щеколду было заперто… — шепнул Сёмка.
На цыпочках мы подкрались к чулану, откуда выскочила тогда глухонемая с ножом. Из окошка кухни падал красноватый свет от лампады, слегка освещая пристройку. На двери чулана висел замок, но маленькое оконце вверху было, как и говорил Сёмка, приоткрыто.
— Глухонемая спит! — тихо сказал Сёмка.
Я встал у чулана, и тотчас Сёмка вскочил мне на плечи. Помню, что мне было совсем не страшно и только хотелось, чтобы поскорее всё кончилось.
Сёмка уцепился руками за край окошка, открыл раму настежь и боком пролез в квадратное небольшое отверстие. Я услышал, как он задел обо что-то, чуть звякнула какая-то стеклянная посуда, потом он спрыгнул на пол.
— Кис! Кис! Снежок! — позвал Сёмка.
В тот же миг вокруг всё осветилось голубым светом, настолько ярким, что я видел его даже сквозь зажмуренные веки. Затем раздался грохот, будто поблизости разорвался снаряд, Тогда я, конечно, не подумал ни о каком снаряде, я ни разу в детстве не слышал даже винтовочной стрельбы, но мне и в голову не пришло, что это просто молния и удар грома. Вскрикнув не своим голосом, я прижался к двери чулана. Дверь ходила ходуном, — это перепуганный, как и я, Сёмка ломился в неё изнутри, колотя руками и ногами.
Всё остальное произошло так быстро, что я потом не мог даже как следует вспомнить всю последовательность событий. Помню только, как моё лицо сделалось мокрым от хлынувшего ливня, за спиной у меня что-то скрипнуло, опять всё осветилось голубым светом, и рядом со мной появился кто-то в тёмном длинном балахоне…
— Стой! — раздался голос Хранида, и старик схватил меня за руки.
Я попробовал вырваться, но он обхватил меня за плечи с такой силой, что мне стало трудно дышать.
— Идём, мальчик! — хрипло сказал Хранид.
Он втащил меня в кухню и заложил дверь на крючок. Я догадался, что Хранид не подозревает о том, что в чулане остался Сёмка.
Мы прошли через полутёмную кухню так быстро, что я едва успел разглядеть глухонемую, спавшую на плите. Она была закрыта с головой одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков.
Комната, куда меня втолкнул Хранид, была небольшая, и на простом дощатом столе, ничем не покрытом, горел маленький ночничок под зелёным абажуром. В углу комнаты была незастланная кровать.
— Сядь, мальчик! — Хранид показал на стул с плетёной из соломы спинкой и сиденьем. Сам он сел на такой же стул напротив. Я разглядел, что на нём черный суконный халат с обтрёпанными внизу рукавами. Лицо Хранида при свете ночника казалось совсем тёмным, и все черты ещё более заострёнными, чем днём.
Как ни странно это, но я опять не испытал страха, а только хотел, чтобы всё кончилось как можно скорей. Было душно, и пахло слегка нафталином. Дождь громко стучал в окно, наглухо закрытое снаружи ставнями.
Минуты три Хранид молча смотрел на меня, но лицо его не было злым, оно было только очень строгим и суровым.
Я первый не выдержал молчания.
— Я хотел взять только его… Только Снежка… Вы не думайте! Я ничего больше не хотел у вас брать…
— Ты знаешь, Семёнов, что значит попасть в полицию по обвинению в воровстве? — сурово спросил меня Хранид. — Ночью ты пойман в таком месте, где ты не должен бы быть. Я могу заявить, что ты собирался обокрасть государственный ломбард. А это очень тяжёлое обвинение. Оно грозит большими последствиями. — Хранид не сводил с меня глаз.
К горлу вдруг подступила тошнота, и меня забила дрожь, коленки у меня затряслись. «Он может меня обвинить в ограблении ломбарда! Меня заберут в полицию. Там узнают, что я не Семёнов. Меня выгонят из школы… Вор! Вор! Это убьёт мать!..»
Только теперь я понял как следует ужас своего положения. Этот старик в халате с обтрёпанными рукавами был хозяином всей моей судьбы. Я был его пленником, таким же, как и несчастный Снежок…
Закрыв лицо руками, чтобы не видеть глаз Хранида, я умоляюще шептал:
— Нет! Нет! Я не хотел обокрасть ломбард! Простите меня! Не заявляйте в полицию. Я никогда больше не буду…
Наверное, это было очень жалкое зрелище…
Потом я услышал сильный стук со стороны кухни, и Хранид тотчас встал и пошёл к двери.
— Замолчи, мальчик! Сиди тихо! — сказал он повелительно.
Хранид вышел на кухню и плотно закрыл за собой дверь. По голосу я узнал вошедшего. Это был сторож.
— Вымок весь, Кронид Иванович! — сказал он. — Надо валенки скинуть, а сапоги я тут оставил. Думал, опять ночью холодно будет! Показалось, что у вас свет горит. Вы уж не серчайте!
Что говорил Хранид, я не расслышал, он говорил очень тихо, до меня только донеслись отдельные слова: «Иди скорей», «Там переоденешь». Дверь за сторожем захлопнулась.
«Послал сторожа за городовым!» Я бросился навстречу Храниду и, схватив его за полу халата, почти в беспамятстве твердил:
— Не зовите городового! Не надо! Не надо! Не надо!
— Перестань! — крикнул Хранид. — Сядь!
Этот окрик привёл меня в чувство, и я опять сел на стул.
— Теперь расскажи, Семёнов, зачем ты заложил своего кота? — спросил Хранид уже своим обычным тихим голосом.
У меня так стучали зубы и дрожали губы, что я не мог говорить. Хранид протянул мне кружку с водой.
— Выпей!
Пока я пил воду, старик снял с лампочки стекло и счистил нагар с фитиля. Когда он снова надел на горелку стекло, в комнате стало гораздо светлее.
Мой рассказ был бессвязен. Я перескакивал от самоучителя «американского» языка к болезни матери, от гимназиста Кости к истории с копилкой. Но как я ни волновался, я ни разу не упомянул, что всего десять минут тому назад нас было во дворе ломбарда двое. Выдать Сёмку я ни за что не хотел. Умолчал я и о своей настоящей фамилии.
Наконец Хранид прервал меня.
— Я всё понял!
Подойдя к окну, он распахнул его и открыл ставни. В комнату ворвались предутренний неяркий свет и тёплый сырой воздух. Я услышал щебетание и возню птиц на деревьях.
— Залоговая квитанция с тобой, Семёнов? — вдруг спросил Хранид.
— Со мной! — у меня снова задрожали коленки. «Ну, вот! Начинается…»
Хранид взял от меня квитанцию и вышел из комнаты, но не в кухню, а через другую дверь. Раздался стук отворяемого окна.
Он очень быстро вернулся и молча протянул мне квитанцию. Красными чернилами внизу её было написано, что сумма, выданная закладчику, полностью внесена.
— Но я же не внёс! У меня ещё нет денег! — испуганно бормотал я.
— А я не требую, Семёнов! — тихо сказал Хранид и взял от меня квитанцию. — Теперь пойдём!
Когда мы вышли на кухню, Хранид открыл дверь во двор и снял с гвоздя на стене небольшой ключ.
«Запрёт меня в чулан! — подумал я. — А вдруг Сёмка ещё там!»