После такой вздрючки, разъевшийся на бесплатных больничных харчях и передачках больных, медперсонал отделения, ползающий до этого по отделению, как беременные тараканы, зашуршали по отделению мухой, исполняя приказ самодура.
Иуда, подкупленный медбрат, служащий и нашим и вашим и умудряющийся воровать и у тех и у других, ворвался в курилку с диким рёвом:
— Вы, что здесь придурки делаете? Кому была дана команда-приготовиться к врачебному обходу? Что непонятно было сказано? Бегом по палатам черти!
К старикам, которые медлили с выполнением его просьбы, применялись меры физического поощрения, в виде таскания за шиворот подзатыльников и поджопников.
— Да старость — не радость, — поднимая, после своего падения с пола, тетрадь, — проворчал бывший разведчик, а теперь художник отделения, майор запаса Петрович. — Раньше я бы тебя, гниду полицая, шлёпнул… И рука бы не дрогнула!
— Стоять, старый козёл, — услышав такую крамолу взорвался медбрат. — Что это у тебя? — выхватив у старика из рук тетрадку, спросил он.
— Ничего — это личное. Отдай.
— Личное говоришь? Да, это залёт старый козёл. Залёт! Понял? Сера тебе обеспечена. А тетрадку заберёшь у зав отделения. Пшел в палату, — придав поджопником ускорение старику ветерану, вызверился медбрат.
Заведующий отделением Иван Иванович был вне себя от ярости: ночью бесследно исчез один из его лучших санитаров. Вечером заступил на дежурство, а к утру испарился из закрытого и зарешёченного отделения, оставив только исписанную тетрадь.
— Где мой санитар? Кто это сделал? Кто автор этой галиматьи? Где этот бумагомаратель и шелкопёр? Ко мне немедленно… — держась за то место, где у нормальных людей обычно бывает сердце, рассматривая реквизированную тетрадку дурдомовского художника, севшим от испуга голосом, вопрошал в пустоту заведующий отделением. Собравшийся у него в кабинете медперсонал, стоял молча, выпятив глаза на это невиданное зрелище-перепуганного на смерть Иван Ивановича, не каждый день увидишь.
— Ну, что я ещё долго буду ждать! Кто нибудь, что-нибудь мне объяснит или вы только и умеете, что руки больным крутить и их обжирать? — взорвался наконец-то пришедший в себя заведующий отделением.
— Да здесь в коридорчике, стоит автор тетрадки. Может он, что знает? Прикажете вести? — подобострастно прогнулся заступивший на смену новый санитар.
— Давай его сюда. Все остальные свободны, — распорядился заведующий отделением.
— Ты тоже, сказал он санитару после того, как тот завёл к нему в кабинет художника.
Заведующий отделением Иван Иванович был врачом старой советской закваски. Подсидев своего родственника и учителя (написал куда надо, что тот берёт взятки и не делится), он и возглавил отделение психиатрии в тридцатилетнем возрасте. После чего все распоряжения вышестоящего руководства им выполнялись неукоснительно. Особенно ему удавалось делать из ревнивых рогоносцев, законченных шизиков. С проверяющими корреспондентами из центра, изучающих сигналы на махинации местного руководства, было сложнее, но ничего справлялся и с этим контингентом. К особо упорствующим, не желающих понимать, что они (идущие против политики партии и правительства), дерьмо ничего не стоящее, применялось длительное принудительное лечение — серой, аминазином и галоперидолом.
Если где-то в загнивающем Евросоюзе врачу психиатру, больше пяти лет, заниматься психиатрической практикой запрещалось, в виду того, что самому можно было заболеть шизофренией, то нашему лекарю, за отсутствием морально-этических норм- это не грозило.
Иван Иванович был в меру жаден, лишнего не брал, в меру честолюбив, на большее не претендовал и фанатично предан руководству… Что и помогло ему, ни смотря на ветер перемен, сохранить за собой должность заведующего отделением, в общем он был опытным чиновником, знающим откуда ветер дует, но такого, чтобы пропал санитар и то, что обнаружилось в тетраде придурка, такое с ним приключилось впервые. А за время своего служения на ниве здравоохранения он многое перевидал. Надо было срочно принимать экстренные меры, иначе можно было лишиться поста и самому оказаться на больничной койке.