— Маман, Вы так за всё это вкусно рассказываете, что мне так и хочется спросить — нам-то шо за навар, со всего этого гембеля?
—Имей терпение, я как раз подошла к главному — к твоему дяде Зяме, через его маленькую форточку на таможне сквозануло немного того сыра и колбасы, которые он утром и собирается завезти к себе в ларёк на Привозе, чтобы выставить той деликатес на продажу.
— Это всё конечно интересно, но Вы всё же скажите мне, маман, — я шо, таки сильно похож на идьёта!?
— Конечно, не похож.
— Маман, меня всё равно продолжают мучить сомненья; у Вас таки в порядке голова, Вы случаем не перегрелись на Фонтанах? Если я не похож на идьёта, то значит я таки похож на потаскуна, шобы помогать дяде Зяме таскать его товар, за просто так!?
— Таскать за просто так ничего не надо. Мы не какие-то шаромыжники. Я понемногу откладывала со своей пенсии денег, на всякий случай, и по-моему этот случай наступил. Возьмёшь ту тысячу долларов, шо я отложила и сходишь к своему брату Мойше, чтобы он обменял их на гривну. Он тебе должен дать двадцать две тыщи семьсот гривен и ни копейкой меньше… Из этих денег отдашь двадцать две тысячи дяде Зяме за сыр и колбасу. Войдёшь с ним в долю — он тебе отпустит по совести сыра и колбасы. Пятьсот гривен отдашь ему авансом за то виски, шо он завезёт к себе завтра. А потом…
— Я, маман, конечно дико извиняюсь, — перебил её окончательно проснувшийся Симьёнчик, — может быть я не такой Спиноза в математике, как в музыке, но ноту до от ноты рэ отличить могу — скажите мине, где Вы видели сыр и колбасу по десять гривен за кило? А может пока меня не было дома, Одесса, наконец-то, таки стала вольным городом и к нам вернулось давно утерянное изобилие?
—Не перебивай маму, шлимазл, я таки тебе ещё не всё сказала за деньги. Но так и быть на вопрос тебе отвечу — в Финляндии после российских санкций, что делать с теми продуктами не знали, доходило до смешного, продавали по десять центов за килограмм, пока наши предприниматели не протянули им свою дружескую руку помощи — они стали их закупать у них по двадцать центов. Это всё лучше, чем отправлять в Россию под трактора. Часть из них перепадёт и нам с тобой на перепродажу. Понятно?
— Понятно, — ответил Симьёнчик и было слышно, как он скребя в затылке, звенит в голове калькулятором, подсчитывая будущую прибыль.
— Когда ты отдашь деньги за виски, — продолжила свой экономический ликбез тётя Песя — купи кавунов. Сегодня говорят на херсонские кавуны цена упала, гривна за килограмм, так шо возьмёшь парочку и молока не забудь взять у мадам Зваровской по пятёрке за литр, за хлебом зайдёшь в пекарню Соломончику — больше трёшки за булку не плати, хватит и того. Ну, а на сдачу так и быть — зайдёшь в ганделык к тёте Соне, там домашнее пиво по пятёрке за литр — пей хоть залейся, сушеный бичок задаром. Поправишь своё пошатнувшееся здоровье и домой, работы валом, — будем колбасу спиртом перетирать — мине самой не управиться.
Поняв (по тому шуму который произвела закрытая Симьёнчиком входная дверь), что лекция по торговому ликбезу закончена, я вышел из своей комнаты и перегнувшись через балкон задал тёте Песе вопрос:
— Скажите, тётя Песя, если конечно не секрет, куда Вы собираетесь сдавать этот «контрабас»?
— Где я собираюсь продать контрабандные продукты? — задумалась тётя Песя, — Сначала будем торговать ими бутербродами на рынке Седьмой километр, а потом если всё будет стабильно, с санкциями, будем возить их, возможно, что и в Крым. Ну, не загибаться же им так с голодухи на соевой колбасе и на сыре из пластика.
— Что по финской цене? — пошутил я.
— Это ещё в честь чего!? — нахмурилась тётя Песя. — Они сами выбрали свой путь, успели, таки на «Титаник», а за выбор, как Вы понимаете мой доморощенный шутник, надо платить — иногда и жизнью. Я не министр финансов и экономики Украины, от меня они дотаций и компенсаций не дождутся. И вообще юноша, вместо того чтобы лясы точить, пошёл бы да помог своему товарищу или только и умеешь, шо водку пьянствовать?