С вечера гуляет человек в шикарном гостиничном номере с роскошными гёрлами, а потом просыпается в тюрьме с вертухаями… Красота!
2
Солнечный луч скользнул по кровати и остановился на помятом лице человека, спавшего на ней тяжелым сном пропойцы.
Человек замахал рукой, пытаясь согнать с лица наглеца, но лучик с нахальством расшалившегося шалунишки продолжал по нему скакать.
— Задолбал, — произнёс человек, раскрывая свои заплывшие глаза. — Где я? — обведя камеру взглядом, через какое-то время спросил он у самого себя.
Ночным пассажиром, гостившим в лондонской буцыгарне, при ближайшем рассмотрении, оказался наш старый знакомец: художник-интеллигент Лёва Давыдов.
На соседней кровати спал сном невинного ребёнка его компаньон и дружбан по вчерашнему загулу Геша Прошкин — меценат и филантроп.
Подняв валявшийеся на полу свои туфли, с кожи крокодила, Лёва не вставая с кровати один бросил в двери с кормушкой, а вторым запустил в мирно спящего Гешу.
— Гуд монинг, — в открывшееся окошко, сказала рожа английского вертухая.
— И тебе не хворать, — пробурчал ему в ответ Лёва.
— Где мы? — отрывая голову от подушки спросил проснувшийся Геша.
— На Канарах, йес, — заржал вертухай, видно поняв суть вопроса.
— Слышь, шутник, ты позови кого-нибудь нормального, а лучше адвоката. Плиз твою мать, — попросил его, начавший врубаться где они оказались Лёва.
— Йес, сэр, — сквозь шум закрывающейся кормушки донеслось им в ответ.
— Во сука погуляли вчера, даже сигарет не осталось, — ощупывая свои карманы пробурчал Геша.
— На кури, — бросил ему помятую пачку сигарет Лёва.
Узники английского гостеприимства, молча, закурили.
— Ты хоть, что-нибудь помнишь о вчерашнем дне? — через какое то время спросил Лёва у своего дружбана.
— До определённого момента, помню почти всё. Но думаю, что вели мы себя и дальше прилично.
— И я так думаю. Это же не преступление бегать голыми по этажам и предлагать всем проституток?
— Ну да, а того кто не хотел, поить шампанским, — добавил Геша.
— Мне кажется, что мы и в бассейне вели себя прилично, — это же не криминал, что дама с вставленной в задницу селёдкой изображает из себя русалку?
— С такой задницей? — вспомнив вчерашнюю переводчицу, сладко потягиваясь спросил Лёва, — Я думаю, что нет. Это они нам ещё денег должны за демонстрацию её прелестей
— А может, не надо было им гадить в кадку с фикусом. Может им это не понравилось?
— Да, — почухав свою тыковку, задумчиво произнёс Лёва, — примитивные люди: я же им объяснил, что это — инсталляция.
— Ни хрена себе инсталляция, а воняло на всю Пикадиллю, — смачно причмокнув, хохотнул Геша.
— Издержки культурного производства, бывает! Зато роспись на фасаде удалась на славу.
— Ещё бы кетчупа, майонеза и кефира ты не пожалел, — вспоминая вчерашние подвиги тащился Геша.
— И говнеца… и говнеца, — хохотал Лёва, — и говнеца, пусть балдеют!
Вечером дверь их узилища открылась.
— Привет засранцы, — сказал входя в камеру, с каким то человеком в форме их старый знакомый Лейба, — Выспались? Выметайтесь, там тебя уже на пресс-конференции акулы пера заждались, — обращаясь к Лёве сказал Лейба Барухович, оказавшийся по совместительству ещё и адвокатом.
— Не допонял! Что за акулы и какая такая конференция? — ошарашено спросил Лёва.
— Что ты не допонял, рожа пьяная? Пока ты тут валялся бока мял, я с гражданином, пардон заврался, господином начальником организовал ваше освобождение и по ходу пьесы ещё и пресс-конференцию, обратив вашу пьяную выходку в презентацию твоего искусства, — вызверился на притихшего Лёву, его знакомец, а потом ещё и добавил,
— Ну и воняют твои инсталляции. Мрак!
— О йес, йес, — закивал головой, как китайский болванчик тюремщик, — мрак!
— Искусство — требует жертв, — произнёс художник-интеллигент Лёва Давыдов, покидая своё временное убежище. — Ведите меня сатрапы!