И немножко наклонись.
Этот анекдот рассказала мне, стоящая подо мной в интересной позе дама — эдакая львица одесского полусвета.
Сказать, что у меня с ней, что-то после этого получилось, значит ввести Вас, уважаемый читатель, мягко говоря в заблуждение.
Хотя — есть, за что, таки вспомнить.
А вообще первым человеком, познакомившим меня с Одесской культурой, с юмором и папиросами Сальве, был мой сослуживец-одессит Толик Лосев, с погонялом Лось.
Нам восемнадцатилетним молодым матросам этот двадцати двухлетний парень, с лысиной на полголовы, казался умудрённым опытом стариком.
Он уже к этому времени имел опыт прожженного ловеласа. Когда мы в Сирии тарились на ченч всяким бутером, он один брал гипюровое женское исподнее. Знал старый змей тайные тропы к женскому сердцу.
— Мадам Софа, Вы что заболели?
— А что?
— Я видела, как от Вас таки сегодня утром уходил врач.
— Ну и что? Я видела как от Вас таки учёра уходила рота гардемаринов. Война же не началась.
Это всё из его перлов.
Если кто, что-то о нём слышал, напишите — в долгу не останусь.
А кто из нас в конце семидесятых знал, за полулегальный первоапрельский одесский фестиваль?
А за Привоз? А за Молдаванку и Пересыпь, шо уважали сильно Костю Моряка?
Лось жил если мне не изменяет память в самом сердце Молдаванки, по улице Богатого и работал после службы грузчиком на сахарном заводе. За его самогон ходили легенды.
А за шо в Одессе не ходили легенды?
На Привозе до сих пор ходит легенда о кладе зарытым на территории базара, его первым красным директором.
И ведь верят, и ведь роют.
После развала Союза и благодаря прорабу перестройки Павлову, наверное родственник академика-экспериментатора, я и попал в Одессу, где провёл немало времени.
Начинали мы ставить оптовый рынок, в яме на седьмом километре.
Если Вы не были, за то время в Одессе, уверяю Вас, Вы не много потеряли. Я даже думаю, что кто тогда уехал на историческую Родину, приобрёл больше.
Вернее будет сказать, так я думал.
Пока не нашёл в Израиле с помощью соцсети Одноклассников своего друга, годка и сослуживца Колю Чибураева. Точнее будет сказать его могилу на кладбище земли обетованной в Израиле. Ни кустика, ни деревца.
На первом еврейском кладбище в Одессе всё пристойнее.
Как мне потом написал его брат, они там все имеют — две, а некоторые, которым повезло больше и три рабочих места. Болеть там нельзя. Да как я понял и жить тоже.
КАК-ТО РАЗ ПОД НОВЫЙ ГОД
Солнце, зевая во весь рост, скучало на небе, где не было и признака на снежные тучи. Термометр висевший за окном к обеду запотев, показал температуру +15°. С ним полностью был солидарен барометр. Уперев свою стрелку в «ясно», он висел на стене и ухахатываясь весело подмигивал своему хозяину Петровичу.
Приближался Новый Год, А если быть более точным было 31 декабря, а снегом и праздником, таки в Одессе и не пахло. К природно-климатической аномалии присоединилась проза жизни, в виде финансовой пропасти накрывшей одним большим медным тазом всех жильцов мирного одесского дворика. Все финансовые, спиртные и продовольственные запасы к этой знаменательной дате уже были вычерпаны. Последняя бутылка шампанского, припрятанная предусмотрительной тётей Песей, для звона курантов, сути дела не меняла. Она наоборот вызывала своим сиротским видом нездоровые ассоциации; за ананасы, мандарины и рябчики, которых редко кто вкушал из местного уличного бомонда. Местный бомонд хоть их никогда и не ел, но твёрдо знал, что они должны быть на столе, как приложение к оливье, селёдке под шубой, рыбой фиш и местному домашнему коньяку, которым так за недорого торговал старый грузчик и моряк Лось с соседней улицы Богатого.
— Ну, так что, пацаны, будем делать, как будем преодолевать возникший облом? — получив от своей маман, мадам Песи, очередной отказ в финансовом кредите, спросил своих друзей её сын Семэнчик, щуплый мальчик с восточным профилем, который так и просился то ли на свеже-отчеканенную монету, то ли на стенд — «Их разыскивает милиция».