Она все поняла, и даже раньше, чем Кольт успел осторожно высвободиться, задержав на мгновение руку в ее шелковистых волосах. Отвернувшись, он замкнулся и больше не произнес ни слова.
Это было прощание.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Джессика сидела в оцепенении, пока наконец, преодолев немоту, не задала свой вопрос.
– Что все это значит? – напряженно бросила она, впиваясь глазами в мрачный профиль Кольта. Она знала, о, она знала! Но пусть сам скажет!
– Лучше поедем. Надвигается буря.
– Плевать на бурю. – Он не уйдет от нее просто так – хладнокровный, рассудительный, все понимающий. В конце концов, они должны объясниться, к чему бы это ни привело. Под непробиваемой маской светскости таился настоящий Кольт. За последнее время он несколько раз открывался перед ней. Она видела его другим и знала, что настоящий Кольт – не этот жестокий человек, промышленный магнат и мультимиллионер. – Я ответила на твой вопрос. Теперь я жду ответа.
– Оставь, Джессика.
– Не могу, Я хочу знать, как ты можешь так целовать меня, а потом отворачиваться, будто это ничего не значит.
– Не значит. – (Она побледнела.) – Твой дядя это понимает, ты ведь видела, он ненавидит меня. Я не могу его обвинять за это. На его месте и я вел бы себя так же. Он знает меня.
– Он совершенно тебя не знает.
– Не надо, Джессика: это нам не поможет. Тебе нужен такой человек, как Гарри Брингейл. Хороший семьянин, который в девять уходит на работу, в пять возвращается, в выходные подстригает газон…
– Не говори за меня, что мне надо. Предоставь мне судить об этом.
– Тебе нужен молодой, чистый…
– Ты совсем не старый, – быстро сказала она. – Тридцать пять лет – вовсе не старость. – Она покраснела до корней волос, поняв, что сказала не то.
– Я вот здесь старый, – он показал на сердце. – Я постарел, когда был в твоем возрасте. Но это совсем другая история. Тебе это знать ни к чему.
– Скажи, – попросила она с мольбой в голосе.
– Нет. – Он покачал головой. – Черт возьми, женщина, чего ты хочешь? Ты отразила все мои попытки затащить тебя в постель, а когда я признал поражение…
– Не своди все до такого уровня! – Джессика сама себя не узнавала: спорит с тем, кто ей внятно объяснил, что все кончено. Но у Кольта ничего не бывает так однозначно. То, что она видела, скорее всего, был расчетливый обман, и тем более надо было докопаться до истины. – Я хочу узнать, что ты на самом деле думаешь.
– Кто скорее отгадает правду? Я давно оставил эти игры, Джессика.
– Правду, может быть, ты и оставил, а игры всё еще при тебе.
Серые глаза угрожающе сверкнули.
– Точно. А ты – прямолинейная деревенская простушка, не так ли? Из тех, кто печет хлеб и яблочные пироги и держит возле огня шлепанцы мужа. Что ж, соглашаюсь, Джессика, – мы с тобой полярно противоположны.
– Я этого не говорила. И я понятия не имею, как печь хлеб. – Щеки у нее пылали.
– Научишься. Ради любимого человека – научишься. – Казалось, он произнес свой худший обвинительный приговор.
Она задержала дыхание. О чем он?
– А что в этом плохого? – Для него Джессика выучилась бы не только печь хлеб, но и всему, что бы только он ни потребовал.
– Ничего плохого для того счастливчика, который получит жену вроде – тебя. Он будет тебя холить, лелеять…
– Я знаю, о каком мужчине ты говоришь. – Она старалась говорить ровно. – Этот мужчина проводит женщину до дома, даже если она только что его глубоко оскорбила, потому что она плачет и он не может ее так оставить. Если женщина обвинит его в том, что он ее покупает, и устроит сцену, он все равно не откажет ей в работе, важной для ее карьеры. Он все бросит и придет на помощь, когда, как он подозревает, ей плохо, но сделает это так, чтобы она не заметила, что он все знает. И наконец, он не воспользуется ситуацией и не возьмет ее физически, хотя это проще простого, и не сделает это только потому, что она не сможет справиться со своими чувствами. Ты имеешь в виду такого мужчину?
Кольт не мигая смотрел на нее; никогда еще он не был таким красивым – и таким далеким.
– Я знаю, что ты о себе думаешь, Кольт, но со мной ты всегда был другим. С первого вечера, тогда, в Брингейле, ты обо мне заботился.
– Не делай из меня святого, Джессика, – резко сказал он. – Мне от женщин нужно только одно, и я никогда этого не скрывал.
– Не верю. – Она придвинулась к нему поближе. – Не верила и не поверю.
– Черт возьми, женщина, что ты пытаешься мне доказать? – Железная маска упала, он говорил болезненным голосом. – Ты не знаешь, что я такое, как я жил последние десять лет. Я брал все, что хотел, это и есть моя правда.
– Тогда почему же не взял меня? Ты же говорил, что мечтаешь об этом?
– Остановись. – Он вцепился в руль, напряженно вытянулся, затем опять откинулся в кресле и провел рукой по волосам. – Хочешь знать, что сделало меня таким, Джессика? Хочешь узнать все? Не торопись, подумай, потому что тебе не понравится то, что ты услышишь.
– Я хочу услышать, – без колебаний ответила она, и он с циничной улыбкой покачал головой.
– Молодость, высокомерная молодость. Я тоже был когда-то молод, Джессика, и сходил с ума от любви. Безумие – подходящее слово для того состояния, в котором я находился: ни логики, ни рассудка. Нетта была красивая девушка; в ней было что-то дикое, цыганское: черные волосы до пояса, глаза… глаза как у тебя, только у тебя они чистые и бархатные, а у нее – жгучие. Мы познакомились в университете, и прожили вместе последний год учебы. Получив диплом, оба решили остаться в Лондоне. Я просил ее выйти за меня, но она хотела подождать. Я ее понимал. – Кольт помолчал. – Дома у нее было очень плохо: отец – алкоголик, мать принимала «жильцов», которые платили по счету, проводили в доме одну ночь, а наутро уходили. Я понимал, что брак ее пока не привлекает. Она получила диплом с отличием и устроилась на хорошую работу в лабораторию; я начал раскручивать бизнес, и весьма успешно, так что все шло хорошо. Мы часто ссорились, но я любил ее за очень сильный характер…
К этому времени дождь уже лил вовсю, по стеклам бежали ручьи, но Кольт и Джессика ничего не замечали.
– Мы стали жить в одной квартире, но после студенческих безумств жизнь все как-то не складывалась. У Нетты случались припадки ярости по ничтожным поводам, в чем она потом бурно каялась, используя все свои уловки, а их у нее было множество.
Когда к нам приехала моя сестра, на какое-то время дела наладились, но однажды Нетта не пришла с работы домой.
– Авария?
– Не столь красиво. – Он посмотрел на нее, и в глазах его была мука. – В час ночи, когда я уже дошел до бешенства, Нетта позвонила, назвала адрес, которого я прежде не слыхивал, и в истерике попросила, чтобы я сейчас же забрал ее оттуда. Бекки увязалась за мной. Я поехал и забрал ее. Это оказалось где-то в лондонских трущобах. Она сделала подпольный аборт.
– Кольт!
– В квартире находилась женщина, которая с ней работала. Она же и помогла ей устроить аборт. Но Нетта почувствовала себя хуже, и они вызвали меня. Обе отказались дать мне адрес негодяя – наверное, боялись моей мести. Не зря боялись, – хмуро закончил он.
– Что же ты сделал?
– Что я мог сделать? Отвез ее домой. Всю дорогу мы орали друг на друга. Она убила нашего ребенка. Ребенка, зачатого в любви, как я тогда считал. Нетта не хотела детей. Ее карьера только начиналась, и о детях она пока не думала. Она надеялась скрыть это от меня, но, когда ей стало хуже, запаниковала… а то бы я так и не узнал, что она убила часть меня самого. Я не мог с ней оставаться в эту ночь – я бы ее убил. С ней осталась Бекки, а я ушел к приятелю.
– Кольт, как мне жаль.