— Я этого не делал, — ответил Эсриан, проигнорировав то, как Лилит напряглась, когда он притянул её, усадив верхом к себе на колени. — Выплата десятины происходит всегда в одно и то же время с тех пор, как начали появляться дворы. Если двор не сможет заплатить, король лишится жизни, чтобы другой представитель его рода мог обеспечить двор и своё правление. И так было ещё до того, как мой отец усадил свою грёбаную задницу на трон, и создано твоим народом. Мы не устанавливали правила как много или мало должны платить. Мы не устанавливали сумму, которую не способны заплатить Орде в качестве десятины. Это сделал твой народ, и сам себе устроил судьбу. Лилит, я несколько раз встречался с твоим дедушкой, и он был воином. Гордым, сильным и справедливым. Хотя, он облажался. Твой дед сказал другим дворам к нему присоединиться и чтобы освободиться от его гнёта, они рассказали моему отцу о его планах и наслали такую судьбу на этот двор.
— Это не может оказаться правдой, потому что кто в ясном уме стал бы связываться с Высшими фейри? Это самоубийство.
Эсриан выгнул бровь и, глядя на Лилит, медленно опустил голову и поцеловал место чуть выше ключицы.
— Жена, я голоден, — пробормотал он, приподнимая её за бёдра и располагая над своим членом. — Покормишь меня? — спросил он, зная, что Лилит понятия не имела, что её боль взывает к нему и, накатывая на неё мощными волнами, заманивает его в её разум.
Мать Эсриана была искательницей боли — демоном, который искал тех, кто страдал, и питался до тех пор, пока те не превращались просто в труп. Его сторона фейри приглушала призыв к убийству, позволяя оставлять в живых тех, от кого питался. Но Лилит… Лилит оказалась грёбаным буфетом с бесконечной едой.
— На самом деле у меня нет выбора, так? — прошептала она, не способная сдерживать стоны, когда Эсриан начал водить губами по чувствительной плоти.
— У тебя есть выбор. Можешь оставить меня голодным. Ты можешь отрицать то, что ты хочешь. — Он зарычал, когда её лоно потёрлось о затвердевшую шёлковую длину под горячей, ароматной водой, которая действовала на него, как какой-то афродизиак, доводя их обоих до такой степени, что потребность друг в друге ощущалась уже болезненно.
Лилит покачивала бёдрами, жевала нижнюю губу и осознала, что смотрит Эсриану прямо в глаза.
— Я могу выбирать? Выбираю оставить тебя, языческий король голодным, — прошипела она, поднимаясь и игнорируя то, что хватка на её бёдрах усилилась. Зарычав, Эсриан потянул её обратно, увлекая под воду, впиваясь губами в её губы под плавающими лепестками. И так же быстро, как сделал это, он исчез. Лилит поднялась из воды и оглядела пустую комнату. Встав на ноги, она в тишине комнаты выбралась из ванны. Одевшись ко сну, Лилит села на кровать и уставилась на пустую половину.
Что бы ни случилось, ей было ненавистно терять Лару, и всё же Лилит чувствовала её внизу, воссоединяющуюся со своей новообретённой семьёй так же уверенно, как чувствовала, как её сердце медленно разбивается на осколки. Уйти по собственному выбору легче, чем знать, что Лара выберет язычников и будет среди них. А почему бы и нет? Они могли дать ей всё, а Лилит могла предложить сестре только этот пустой дворец.
Свечи в комнате погасли, когда она, отказываясь и дальше жалеть себя, откинула голову на подушки.
Жизнь имела обыкновение выбивать почву у тебя из-под ног, и Лилит ничем не отличалась. Однако сегодня… сегодня её грёбаное основание пошатнулось и оставило её трястись на зыбкой почве. Лилит ощущала себя так, словно затерялась во Дворе Кошмаров и на неё напали.
Дверь открылась и Лилит села на постели, наблюдая, как в комнату вошёл Эсриан. Он был одет только в спортивные штаны, которые плотно облегали фигуру, почти не скрывая выпуклости, которой Лилит всего несколько минут назад касалась одним из своих самых интимных мест.