Лишь татуировка чёрной слезы на левом бедре до сих пор остаётся напоминанием о том, что они когда‑то вообще были. В последние месяцы я на неё очень долго смотрела и никак не могла всё‑таки понять, зачем мне её нужно было вообще набивать. Татуировщиком была девушка. Представилась Линой. Если это была ты, то у тебя золотые руки. Ну так вот, давайте вернёмся к линии повествования.
Меня повели по этим длинным коридорам два каких‑то огромных бугая с чёрными резиновыми дубинками. Само здание изнутри чернее некуда, а вот свет белый. Эти квадраты света слепят сильнее всяких там Солнц. Мои глаза собирались в кучку от такого количества света. Всё, видимо, сделано так, чтобы ни один человек, попавший в это захолустье, ни за что бы не мог вспомнить, что же он там увидел. Раньше я видела решётку только на окнах, а тогда смогла увидеть их вживую и наяву. Мне, конечно, могло и почудиться, но я, кажется, слышала чьи‑то крики. Будто следственный изолятор и полицейский участок – одно и то же здание. Даже если это и так, то не надо меня осуждать – во всей этой канители я ни черта не разбираюсь.
К тому же разбираться сейчас в устройстве всей этой наворованной системы слишком поздно. Раньше нужно было. И вот я оказалась в кабинете у следователя. Абсолютно белый куб с посеребрёнными столом и стулом посередине и был этим самым кабинетом.
Присев на стул, я сразу же почувствовала неимоверное ощущение холода. Чтобы вам было понятно – в кабинете совершенно отсутствовали окна, так что сквозняк, скорее всего, бил откуда‑то снаружи. Холод пробирал от самых костяшек ног до кончиков пальцев. Кровь стыла в жилах от того, что здесь называли кондиционером, обеспечивающим циркуляцию воздуха. Если бы я могла, тотчас же бы сбежала, сплетая ноги в единую целую бурю. Даже сегодня, бывает, навеваются эти воспоминания о страшной холодной комнате и об ужасном человеке, которого называют следователем. Он мне сразу не понравился. Возможно, могло случиться нейтральное отношение, но всё‑таки он повёл себя настолько ужасно, что и не могло сложиться ничего кроме тягучей жалкой ненависти.
Но надо, наверное, расписать, что он такого сделал. Сначала этот лысый страшный мужчина начал выпытывать у меня силой причину смерти Роджера. Меня били руками, ногами, но этот хмырь старался наносить удары так, чтобы после них не оставалось ни синяков, ни ран, ни ссадин.
В ту минуту мне было лишь интересно, за что меня невзлюбили, ведь я никуда не сбегала и ничего противоправного вообще‑то не совершала. Было видно его желание повесить смерть Роджера и нанесение тяжких травм тебе, Клаас, на меня. Я не могла ударить человека. Я заплакала, и тут он отпрянул. На лице выскочило удивление, и этот следователь покраснел, как помидор, а сам обнял меня. Будто он понял, наконец, что совершил подлость не только передо мной, но и перед всем человечеством. Меня сразу же повели к выходу. Тогда я поняла, насколько всё‑таки люди могут быть мягкотелыми. Более мягкотелый, чем этот следователь, только, наверное, Гелов. Но вот и я вышла на свободу. После того, как даже минуту отсидел в том месте, сразу же начинаешь смотреть на этот мир по‑другому.
Всё начинает казаться светлее и лучше. Ты начинаешь находить даже в самых отъявленных проступках нашего правительства или общества какие‑то плюсы. Люди в твоих глазах даже если только поздоровались с тобой, то уже кажутся лучше, чем сам Господь Бог.
Именно поэтому люди после тюрьмы ударяются в веру. Их никто, кроме Иисуса Христа, не понимает. Никто не способен приголубить бывшего заключённого, а на самом деле и полстраны сидит незаслуженно. Нужно это только понять, и всё станет гораздо проще. Но для этого нужно и самому, возможно, приобщиться к этой самой религии. Это не значит, что атеисты не могут воспринимать заключённых как людей. Это значит нечто гораздо большее, что даже я ещё не могу понять. Это "что‑то" – душа.
Только она помогла мне увидеть то, что раньше я бы и не заметила. Пейзаж. Все эти зелёные деревья с набитыми кронами, вся зелень, опавшая на землю, чувствующая себя как листва! Так невозможно! Нет ничего красивее, чем природа в городе! В лесу всё становится таким обыденным, потому что наблюдаешь эту красоту каждый день.
Вследствие этого, она начинает тебе надоедать.