— Как свободны? — спросил Борода. — Вы нас отпускаете под подписку.
— Да, — сказал следователь, расстилая на противоположной от каскадеров лавке газету, устанавливая на ней две бутылки коньяка и ломая на куски плитку шоколада, — считайте, под подписку.
— Начальник, — между тем прокричал опер кому-то наружу, — автомобиль в комплекте? У тебя были охотничьи!
Через решетку окна водитель протянул оперу шесть, вложенных одна в одну, металлических стопок. Следователь разлил в них коньяк.
— Ну.
— За что будем? — не дал ему договорить Борода, который первым из «задержанных» пришел в себя.
— За силу искусства, — ерничая, произнес опер.
— Которая помогла нам раскрыть дело, — добавил Ходкевич и опрокинул стопку. Тоже самое сделал Толстуха.
Актеры, переглянувшись, повторили движения опера и следователя, но по- своему.
Час спустя, к стоящему на обочине автозаку подъехала милицейская машина. Возможно, она бы проехала мимо, но из автозака раздавалась песня.
— Случилось что? — спросил водителя автозака сотрудник милиции.
— Не-а, — ответил водитель.
— А там кто?
— Артисты.
— Понятно, — усмехнулся сотрудник, и машина поехала дальше.
А внутри автозака только что закончилось братание и начались «разговоры». Причем Влад говорил с опером, а следователю достался Борода.
Юрась, которому коньяк попал «на старые дрожжи», вырубился и спал в углу автозака.
— М-мужики, — сказал захмелевший следователь, — я вас уважаю.
— И я, — произнес с соседней лавкиопер.
— Благодаря вам мы нашли организатора всех похищений, — сказал следователь.
— Ну, положим не всех, — поправил его опер.
— Это как сказать.
— А Потапова укатила? — спросил опер Бороду невпопад.
— Да.
— И сына прихватила?
— Да, но на время. Он не хочет жить в Париже постоянно.
— Странно, — пьяно произнес опер, — есть люди, которые не хотят жить в Париже?
— А ты-то сам хочешь? — спросил его следователь.
— Че я там потерял, — ответил опер, — я горэлку люблю салом закусывать, а не лягушками.
— Логично, — произнес следователь.
— Занятная история, — сказал Борода, — в которой каждый достиг, чего хотел. Кто хотел в Париж, уехал в Париж, а кто не хотел, тот остался.
— Ну, я, например, не хотел ни туда, ни сюда, — произнес следователь пьяно. — Я только хотел расследовать это дело и найти виновного.
— И нашел? — спрашивает Борода.
— Дело не расследовал, но главного виновного знаю.
В это время раздался стук по корпусу автозака, и жалобный голос водителя произнес:
— Мужики, у меня смена кончилась.
— Так, — сказал следователь, — мужики, смена закончилась, разъезжаемся по домам.
— Погоди, — сказал опер, — а спеть? Мы на гитаре сидим и ничего еще не спели.
— Давай, Влад, — сказал Борода, — «деньжат не густо отвалил».
— Нет, — произнес Борода, — у Влада есть классная песня о трюках на лошадях.
— А чем трюки на лошадях отличаются от прочих ваших трюков? — спросил опер.
— В трюке на лошади два участника, это каскадер и лошадь. Но лошадь находится в неравном положении с каскадером. Потому что каскадер знает, когда он сделает подсечку, и готов встретиться с землей, а лошадь этого не знает.
— Хорошо, — сказал следователь, — пусть будет про лошадь.
— Когда-то Высоцкий написал песенку сентиментального боксера, а Влад написал песенку сентиментального каскадера, который чувствует свою вину перед вторым партнером, то есть лошадью. Давай Влад и без вступлений, времени уже нет.
Но Влад не был бы Владом, если бы позволил себе не сделать струнного вступления и только потом начал.
А что такое шрабат, — спросил тихо следователь у Бороды.
— Петля такая, ее одевают на переднюю бабку лошади, а другой конец у каскадера в руке.
— Вы про какую бабку? — так же шепотом, спросил опер.
Но следователь махнул ему рукой, мол, не мешай, и все продолжали слушать песню Влада.