Итак, я сумел написать эту книгу благодаря тому, что встал на точку зрения Дэниэла. Те, кто не читал романа, полагают, что он написан в защиту Розенбергов. Это неверно. Я не пытался выяснить, виновны Розенберги или не виновны. Роман не о них. Он о том, что с ними произошло. Это уголовное дело — канонический портрет Соединенных Штатов 50-х годов, автопортрет эпохи психоза в масштабах страны. Вот о чем моя книга. И еще о том, что способны родители, одержимые идеологическими фантазиями, сами того не сознавая, сотворить с жизнью своих детей.
А. В. Артур Кёстлер в романе «Слепящая тьма» писал о замученных и казненных в годы террора большевиках так: «Они были виновны, но не в тех преступлениях, за которые их осудили».
Э. Л. Д. Мне кажется, даже те, кто согласны с этим утверждением и всегда считали, что Розенберги виновны, никогда не желали их казни.
А. В. Конечно нет.
Э. Л. Д. Если говорить не о книге, а об этой паре, и вспомнить признание Собелла, выходит, что Юлиус Розенберг действительно был шпион, а жена его — скорее всего, нет. Ее казнили на электрическом стуле на основании ложных показаний сестры мужа. Сам Розенберг не занимался атомным шпионажем, он поставлял много других сведений, например, о радарах, о различных видах вооружения и тому подобное. А вот, к примеру, некий Клаус Фукс,[15] совершивший реальное предательство, был приговорен к тюремному заключению и через восемь лет вышел на свободу. Если разобраться, все участники судебного процесса показали себя не лучшим образом: и сторона обвинения, и судья, который явно состоял в сговоре с прокурором, и, безусловно, Рой Кон, который изуверски хвастался, что именно он внушил судье Кауфману мысль о смертной казни, и сам судья Кауфман, заявивший, что Розенберги несут ответственность за войну в Корее. Последнее — бред чистой воды. В общем, все, кто причастен к этому делу, как ни крути, выглядят отвратительно.
А. В. Я мог бы задавать вопросы еще несколько часов, но у нас есть традиция предоставлять микрофон аудитории. Прошу вас. <…>
Голос из зала. Я журналист. Пытаюсь написать пьесу, не историческую — учитывая ваш комментарий, не хочу пользоваться этим определением, — однако действие происходит в прошлом. И бьюсь над вопросом: нужно ли придерживаться доподлинно известных фактов о жизни прототипов моих персонажей и копаться в документах в поисках новых фактов? По-моему, это ошибочный подход, заниматься этим не стоит, и все же я сомневаюсь, вероятно, в силу моей основной профессии. Интересно, насколько вас заботит эта проблема. Взять хотя бы роман «Марш», которой мне очень понравился, но я заметил, как вольно вы обращаетесь с персонажами, поэтому хотелось бы узнать, есть ли некая граница, когда понимаешь, где можно присочинить, а где надо следовать имеющимся фактам.
Э. Л. Д. Это сложный вопрос. Я знаю многих писателей, которые, прежде чем сесть за стол, занимались скрупулезными исследованиями — и не смогли написать ни строчки. На них давил груз сведений, почерпнутых из источников, — это убивает воображение. На вопрос, много ли я извлекаю из источников, я отвечаю: мне хватает. Роман, как, вероятно, и пьеса, пишется ради эстетической задачи. Когда я превращаю генерала Шермана, личность историческую, в персонажа романа «Марш», я делаю то же самое, что живописец, который пишет портрет. Художник субъективно интерпретирует объект: холст говорит о нем самом столько же, сколько о его модели. Изображение всегда отличается от оригинала.
В Англии есть Общество короля Ричарда III, созданное с целью пресечь ужасную клевету, распространяемую шекспировской пьесой. Члены общества утверждают, что Шекспир очернил и дискредитировал Ричарда, который был очень хорошим, мудрым правителем, не убивал детей и вовсе не был горбатым серийным убийцей. (Смех.) Если они преуспеют в своем деле — а им уже удалось выяснить, что Шекспир пользовался хрониками Холиншеда,[16] который находился под пагубным влиянием Томаса Мора, чьи сочинения противоречат исторической правде, — мы получим двух Ричардов: одного исторического, другого шекспировского. И который из них, по-вашему, более ценен? «Ричард III» — одна из самых популярных пьес Шекспира, в которой автор убеждает нас в том, что каждый стремится безнаказанно жить за счет других. Это великая трагедия о проблемах нравственности, потому автор и не старался следовать историческим фактам. Другой пример. Я уже упоминал сегодня «Войну и мир». У Толстого Наполеон — пухлый нескладный коротышка, не способный даже в седле держаться как подобает. Возможно, так оно и было, но дело-то в другом. Для Толстого главное — несоответствие между физическим обликом Наполеона и его деяниями, и результат этого несоответствия — тысячи мертвых солдат по всей Европе. Толстой провел большую исследовательскую работу, но в романе дал собственную оценку Наполеону. Боюсь, я перегрузил вас ссылками на мировые авторитеты, поэтому возвращаюсь к себе. Когда я писал «Рэгтайм», я неплохо позабавился, создавая образ Д. П. Моргана,[17] но ведь и сами знаменитости выдумывают о себе всякую всячину задолго до того, как за них возьмутся писатели. (Смех.) Если хотите почитать настоящую фикцию про Моргана, обратитесь к его авторизованной биографии. (Смех.)